Интервью Марфы Смирновой с травматологом-ортопедом Андреем Волной. Поговорили про расследование об отравлении Алексея Навального в колонии, судебно-медицинскую экспертизу, документы и недостающие в них симптомы, а также о действиях врачей.
Марфа Смирнова: Всем привет, меня зовут Марфа Смирнова. Это программа «Марфалогия».
Алексей Навальный был отравлен. The Insider получил доступ к сотне официальных документов, которые связаны с гибелью политика в исправительной колонии «Полярный Волк» в Харпе. Судя по ним, власти целенаправленно убрали отовсюду упоминания симптомов, которые не укладывались в официальную версию. В распоряжении моих коллег среди прочего оказались две версии постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. И симптомы в этих двух версиях абсолютно разные. Почему? А также что еще указывает на отравление Алексея Навального, узнаем у врача. Андрей Волна присоединяется к нашему эфиру. Андрей Анатольевич, добрый вечер.
Андрей Волна: Здравствуйте.
Марфа Смирнова: Если, опять же, про эти две версии говорить, то вы наверняка эти документы уже видели. Насколько существенная разница, с медицинской точки зрения, между этими двумя постановлениями?
Андрей Волна: Я, наверное, чуть шире отвечу на вопрос. История с двумя версиями тогда, когда мы говорим об Алексее Навальном и о двух версиях документов, — мне довелось анализировать истории болезни и медицинские карты из Омска, когда было первое отравление, к счастью, закончившееся госпитализацией пациента и хорошей реабилитацией, — так там ведь тоже были две истории болезни. Одна история болезни была получена неофициальным путем друзьями Алексея Навального из клиники в Омске, а другая была выдана по официальному адвокатскому запросу, прошита, пронумерована, перевязана — и с печатями, то есть как и должно быть.
Мы не в первый раз сталкиваемся с тем, что в деле Алексея Навального есть разные документы, которые правятся по какому-то указанию, очевидно. И как в истории болезни в медицинской карте были нестыковки между первой и второй версией, так мы видим и в этом постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела — тоже две версии. Во второй версии исчезли медицинские симптомы: исчезло то, что Алексей почувствовал боль в животе; исчезло то, что у него были судороги; исчезло то, что он потерял сознание; исчезло то, что у него была рвота; и исчезло то, и это немаловажно, что он лег на пол. Он не упал. Это тоже имеет значение.
Марфа Смирнова: Что вы имеете ввиду?
Андрей Волна: Когда наступает потеря сознания вследствие сердечной недостаточности и аритмии, как была официально сформулирована причина смерти после судебно-медицинской экспертизы в случае Алексея Навального, человек не ложится, а падает. Я увлекаюсь футболом — в последнее время только тем, что его смотрю, — и вот капитан сборной Дании Эриксон, у него случалась аритмия и остановка сердца на футбольном поле, и он упал. Да вообще, многие, наверное, из наших зрителей периодически видят эти ролики, когда наступает острая коронарная или острая кардиальная смерть. Эти люди падают. Они не аккуратненько ложатся на пол. Они не ложатся на газон, они просто падают. А здесь ситуация развивалась достаточно постепенно, и Алексей Анатольевич лег на пол, что звучит вот в этом постановлении.
Вообще, когда мы диагностируем отравление фосфорорганическими соединениями, а я хоть и травматолог-ортопед, с этим имел дело, потому что в один период я был заместителем главного врача по всей хирургической службе, то есть оперировал я своих пациентов в травматологии-ортопедии, но как руководитель службы я делал обходы в том числе в отделении токсикологии и в токсикологической реанимации, принимал участие в консилиумах. Так вот, в 100% случаев диагноз отравления фосфорорганическими соединениями ставится клинически. Почему? Потому что это очень яркая картина.
Важно не то, что у Алексея или у любого пациента были боли в животе, потом появилась рвота, потом человек теряет сознание, потом у него развивается брадикардия, а в конце концов, если не лечить, то и остановка сердца. Важно именно сочетание вот этих всех симптомов. Очень важным является то, что наблюдается рвота и параллельно — бронхорея, то есть избыточное отделяемое слизи в бронхиальном дереве. Человек как будто тонет в своей мокроте, в бронхиальном отделяемом, тут же появляется рвота. Вот такое сочетание очень типично для отравления фосфорорганическими соединениями.
Вот если мы возьмем каждый отдельный симптом, который описан в том ликвидированном постановлении, то да, судороги бывают. Да, человек в обморок упал, вернее прилег. Вот у него рвота началась и боли в животе. По отдельности каждый из этих симптомов бывает при множестве заболеваний, а вот их сочетание плюс знание нами не вот этого периода, когда Алексей находился в тюрьме, а знание предыдущего поколения, как всё развивалось, позволяет нам не на 100%, но с достаточной долей уверенности говорить о том, что он убит. Это было понятно и без этого расследования. Это позволяет нам говорить, что он был убит не только этим варварским содержанием в тюрьме, в штрафном изоляторе, но и тем, что, похоже, его отравили. Вот именно так бы я сформулировал.
Если в распоряжении The Insider есть некоторые медицинские документы… В этом постановлении не хватает одного симптома, наличие которого вот при данном сочетании уже описанных симптомов позволило бы говорить, наверное, с достоверностью в 99%, что это именно отравление фосфорорганическими соединениями. Это можно увидеть только в медицинских документах. Врач всегда обращает на это внимание, когда пациент теряет сознание — зрачки. Потому что если наступила клиническая смерть, то как правило зрачки расширяются. Они не расширяются практически при одном состоянии — при отравлении фосфорорганическими соединениями. Более того, они становятся точечными, как иголочка. Это называется миоз.
В медицинских документах это стандартное описание. Есть судороги или нет, есть дыхательные движения или нет, зрачки расширены или сужены — это входит в стандарт описания любого тяжелого состояния любого пациента. Если есть медицинская документация, самая обычная и самая простая — врач вот этой колонии, потом скорую помощь вызывали — вот если бы на это можно было посмотреть, то можно было бы сказать, есть ли миоз. И если зрачки точечные, то с точностью в 99% можно было бы сказать.
Марфа Смирнова: Врачи скорой помощи могли что-то сделать?
Андрей Волна: Это сложно сказать, потому что… Ну, что здесь сделаешь? Мы с вами не знаем. Вроде бы они проводили реанимационные мероприятия, но мы не знаем объема. Был он интубирован или нет? Если было диагностировано отравление, то должны вводить холинолитик атропин. Он не является антидотом как таковым, я имею в виду, что он не связывает яд, но он встраивается вместо яда в те обменные процессы, которые были нарушены из-за применения фосфорорганических соединений.
Я далеко не уверен, потому что отравление фосфорорганическими соединениями… Как они могут попасть в организм? Они могут попасть перорально. Они могут иметь транскутанный доступ, как в прошлый раз, когда на белье Алексею нанесли яд. И это может быть ингаляционный способ, то есть могут пары вдыхаться. Судя по скорости развития клинической картины… Я не токсиколог, но общие медицинские знания и биологические позволяют думать о том, что, скорее всего, это был пероральный прием яда.
Марфа Смирнова: То есть с едой или напитком?
Андрей Волна: Еда, вода или чай. Что-то вот с этим связано. Как мы помним по первому отравлению, когда Алексею стало плохо в самолете, который летел из Томска и должен был лететь в Москву, а сел в Омске. Там достаточно долго развивалась клиническая картина, и его живым в десять утра привезли в омскую больницу. А здесь несколько десятков минут — и его уже нет на этом свете. Если это был яд (я всё равно делаю такие допущения), то этот яд был принят им в виде пищи, а скорее всего — с жидкостью какой-то. Так мне кажется.
Еще я должен сказать, что дальнейшее расследование… Мы помним, что когда он лечился в Омске, биосреды были взяты, в том числе на ингибиторы холинэстеразы, и там ничего не было, потому что это очень высокоточный анализ. В итоге эти ингибиторы холинэстеразы, конкретно «Новичок», где обнаружили? В лаборатории бундесвера и в шведской высокоточной лаборатории. Я далеко не уверен, что лаборатории, которые осуществляли анализ для заключенных-пациентов в Харпе, обладали возможностью выявить какие-то яды. Это всё было абсолютно невозможно.
Мы зачем об этом говорим? Не для того, чтобы травмировать друзей и родственников Алексея, которым мы приносим свои соболезнования и свои извинения за то, что мы должны об этом говорить, потому что это имеет большое общественное значение. Мы очень надеемся, что расследователи выйдут на следы тех, кто убивал и кто это организовывал. Кто заказывал, мы априори представляем. А кто организовал, и кто убил — вот это очень важно, потому что мы надеемся на то, что когда-то правосудие свершится, и убийцы этого самого прекрасного политика России будут найдены. Поэтому, дорогие друзья, извините, что мы об этом говорим, но говорим только потому, что это имеет большое общественное значение.
Марфа Смирнова: К соболезнованиям я тоже присоединяюсь. Хотя прошло уже много месяцев, но тем не менее.
Андрей Волна: Каждое упоминание травмирует всё равно. Я это понимаю.
Марфа Смирнова: Я с вами абсолютно солидарна. Насколько большая разница в воздействии этого яда на человека, в зависимости от того, принимается ли он перорально или попадает на кожный покров? Или, как в случае с Навальным, попадает на более нежный участок?
Андрей Волна: Неизвестны все стадии фармакологического воздействия этого яда на человека. Мы имели и имеем дело с тем, что лаборатории, приписанные ФСБ, вот эти жуткие фабрики смерти, по сути, экспериментируют с этим ядом, сами устанавливая дозировки, куда и как его можно нанести. Мы знаем о Скрипалях, мы знаем о Кара-Мурзе, который дважды, скорее всего, был отравлен этим ядом. Мы знаем о Дмитрии Быкове, мы знаем из расследования Христо Грозева, The Insider и Bellingcat о том, что некоторые попытки завершились успешно для отравителей, то есть люди умерли, поэтому очень трудно сказать, какое это было вещество и какая эта была дозировка.
Если мы говорим об общих принципах, то пероральный путь — самый быстрый, и с ним может сравниться только ингаляционный. Вдыхание — это тоже очень быстрый путь. Почему в позднее советское время мы сталкивались с отравлениями вот этими фосфорорганическими соединениями? Потому что тогда были очень токсичные «Дихлофосы», «Хлорофосы», «Карбофосы» и так далее — то есть чем тараканов травили. Сейчас это уже следующее поколение этих препаратов, а тогда они были очень жестокими. И вот хозяюшка разбрызгает там у себя по углам, подышит и попадает в токсикологию с отравлением.
Но в этом случае отравление чувствуется, потому что у этих средств есть запах. Я себе не представляю, что в камере можно что-то распылить. Судя по скорости развития симптомов, скорее всего, это был пероральный путь, но я не судебный медик, и мне трудно об этом говорить. О дозировке мы не знаем, и я подозреваю, что те убийцы, которые этот яд используют, тоже вряд ли знают.
Марфа Смирнова: Нам вчера в комментариях тоже писали зрители свои вопросы и странно нам было бы с Ромой это обсуждать, но есть люди с медицинским образованием, которые говорили о двух диагнозах с такими симптомами — коронарный синдром и перитонит. Что вы на это скажете?
Андрей Волна: Давайте будем отталкиваться от того, что вскрытие было проведено и перитонита там не было выявлено. Перитонит развивается достаточно долго. Если речь идет о перфорации полого органа, например, о перфорации двенадцатиперстной кишки — да, там наблюдается острейшая боль и состояние шока, но человек-то от этого умирает долго, а не в течение нескольких минут или десятков минут. А что касается острой коронарной смерти, мы уже переговорили о том, что человек падает, а не ложится аккуратненько. Не так часто это всё сопровождается рвотой. Рвотой может сопровождаться гипертонический криз.
Еще раз повторю, что каждый из этих симптомов по отдельности наблюдается в сотне заболеваний, но вот такая их комбинация вкупе с упоминанием о том, как протекало первое отравление Алексея, которое документировано буквально поминутно, — мы можем с достаточной степенью уверенности говорить о том, что это было все-таки отравление.
При первом отравлении, когда Алексей попал в омскую больницу, его в течение первого дня — привезли в десять часов утра и до вечера его лечили от отравления. Там не ставился диагноз отравления фосфорорганическими соединениями, но детоксикационная терапия применялась, и диагноз отравления под вопросом в истории болезни стоял везде. Более того, вечером того же дня была телевизионная консультация доктора Лестевой из Медицинского центра им. Алмазова из Санкт-Петербурга. И в заключении написано, что, учитывая совокупность симптомов, мы должны думать об отравлении ядом, направленным на синаптическую передачу. Прежде всего, к этим ядам относятся фосфорорганические соединения.
И вот это заключение потребовало от того, кто вмешивался в лечебный процесс, быстрой реакции. Где-то в полночь опять была проведена телевизионная консультация главного токсиколога северо-западного федерального округа из Санкт-Петербурга. Почему именно они? Потому что доктор из Санкт-Петербурга поставила правильный диагноз. Это главный иерархический принцип — возьми начальника над доктором, и тот опровергнет его диагноз. И они опровергли.
На следующий день прилетел доктор Теплых из Москвы, и нам, врачам, не надо забывать фамилию этого фальсификатора, который провел консилиум и который полностью исключил отравление, несмотря на наличие явных симптомов, и поменял терапию в ту сторону, которая вряд ли облегчила состояние Алексея. Так что вот это всё мы принимаем во внимание. Когда я с вами говорю, Марфа, я вспоминаю ту историю болезни по часам — я ее точно помню. Помню, что на 41 странице истории болезни был поставлен правильный диагноз доктора Лестевой.
Если считаться с тем, что произошло сейчас, с этой подменой документов, которую господин Роман Доброхотов называет драфт-версией и окончательной версией, то мы можем говорить о фальсификации медицинской документации. Это уголовное преступление, и мы можем говорить о мошенничестве. И в достаточной степени уверенности, складывая в единое целое, мы с достаточной степенью уверенности говорим о том, что они решили повторить, особо не заморачиваясь ни с чем. Почему исчезли эти симптомы отравления? Почему они появились сначала? Первая версия, которую Роман называет драфтовой.
Я думаю, что рядовые сотрудники не были посвящены в то, что кто-то приехал и исполнил миссию палача. И люди выполняли свои функциональные обязанности, которые наверняка где-то прописаны. Человек умирает, они подозревают в этом даже состав преступления какой-то, но выполняют свои функциональные обязанности и всё описывают. Они берут рвотные массы, отправляют в экспертизу его бушлат, куда попали рвотные массы, кусочки рвотных масс собирают, то есть делают всё абсолютно правильно. И дальше следователь это аккуратно переписывает всё.
Понятно, что провели вскрытие, и кто там это делал, написал сердечно-сосудистую недостаточность, нарушение ритма и кардиальную недостаточность, но это не самое главное. И потом кто-то, опять же, кто решает, сказал: «Вот это и вот это зачем пишешь? Зачем народ простой смущать судорогами и рвотой? Напиши, что просто плохо стало, что люди пришли и скорая приехала, но ничего не помогло».
Вот так, я думаю, это было. Они в анализах ничего в принципе не могли найти. Это не лаборатория бундесвера, а лаборатория той клиники, где обследуются пациенты из Харпа. Это разные по своим возможностям клиники. Они просто, чтобы «народ не смущать», убрали. Далеко же не все были информированы, что убивают человека.
Марфа Смирнова: К экспертизе я еще вернусь. Сначала хотелось бы про документы. Врачебная практика, если я правильно понимаю, — это не только лечение, но и работа с медицинскими картами и документами. Вы сами только что вспомнили историю болезни Алексея Навального, где только на 41 странице прочли что-то самое главное. Как происходит процесс работы с ними? Если появилась новая версия, то почему не уничтожили старую? Если в медицинской карте что-то меняют, то, наверное, от старого избавляются? Или не так?
Андрей Волна: Там всё было очень грамотно сделано, и практически не было противоречий между одной медицинской картой и другой. Где-то что-то было дополнено, и что-то изъято. Я когда делал свою экспертизу, это всё было абсолютно несущественно. Те же консилиумы не пишутся так, что пять человек — профессора и доктора — сидят и пишут. Они обсудили, пишется протокол, потом каждый из них подписывает, но из окончательной, «правильной» истории болезни исчезли два документа, которые были в «неправильной» истории болезни. Исчез документ «Результаты анализов на ингибиторы холинэстеразы», то есть на фосфорорганические соединения. Почему они исчезли? Там не было результатов, но были направления на эти анализы.
Марфа Смирнова: Вы же говорите, что всё равно бы не обнаружили.
Андрей Волна: Совершенно верно. Они и не были обнаружены, и слава богу, что их не обнаружили. Наверное, поэтому в том числе его отпустили. Они же не знали, наверное, что в лаборатории бундесвера другие возможности. И второе — исчез анализ на уровень холинэстеразы в крови пациента. Что это значит? Вот эти препараты нервно-паралитического действия блокируют холинэстеразу. В результате содержание холинэстеразы в крови около нуля, и это практически 100% подтверждение того, что было отравление фосфорорганическими соединениями.
У Алексея было там много нулей. Это было возможным лабораторным подтверждением того, что не было никакой лактацидемической комы, то есть чего-то редко встречающегося. Там было именно отравление фосфорорганическими соединениями. С историей болезни поработали аккуратно и убрали то, что наводило на след того, что они об этом думали и на это проверяли, чтобы безопасно отравить человека. И убран анализ, который подтверждает диагноз отравления фосфорорганическими соединениями.
Марфа Смирнова: Почему так долго не отдавали тело матери, если всё равно невозможно было бы обнаружить яд, если бы он был в теле и на теле Навального?
Андрей Волна: Я думаю, потому что припомнили первое отравление. Даже несмотря на то, что уже наступила смерть, процессы распада веществ всё равно шли. Кроме того, это же не обязательно были медицинские основания. Они же еще договаривались хоронить или не хоронить. Не отдавали тело и ставили ультиматум о том, что должны похоронить его на каком-то тюремном кладбище. Это не только медицинские аспекты.
Может быть, им сказали ждать пять дней, валять дурака и под разными предлогами раньше пяти дней не выдавать. А может быть, решение о том, что его можно будет похоронить на обычном городском кладбище, было принято позже, а так говорили хоронить там-то и там-то и уламывать мать. Насколько я знаю, Людмила Ивановна согласилась на то, что никаких дополнительных исследований не будет, но это обычные вещи для убитой горем матери. Я думаю, что это какое-то сочетание медицинских и преступно-организационных аспектов.