Смертельное невежество. Профессор Власов о том, как ложные представления о пандемии ведут страну к демографической катастрофе

На днях Энтони Фаучи, виднейший эксперт в области эпидемиологии и иммунологии, научный советник президента США, осторожно выразил надежду на то, что весной 2022 года жизнь в США нормализуется – всё будет «как раньше». В отличие от других заявлений Фаучи, это было не то чтобы проигнорировано прессой, но и не вызвало массового ликования в связи с, казалось бы, оптимистичной новостью. Думаю, что дело не только в ощущаемой неправдоподобности этого оптимизма, но и в общей усталости от противоречивых новостей и несбывающихся прогнозов в ходе нынешней изнурительной пандемии COVID-19.

В действительности же пандемия - как и вызываемая новым коронавирусом болезнь - становится все более понятной. В начале 2020 года у человечества были только общие эпидемиологические представления о развитии эпидемии респираторной инфекции и обрывочная информация из Китая, которой, в некоторой степени, доверяли примерно полгода. Общие представления позволяли строить количественные модели распространения инфекции, чем и занялись миллионы, подготовленные образованием, доступностью компьютеров и игрой в Plague Inc.

Локдауны: за и против

Моделирование хорошо удается при описании новой инфекции, к которой у большинства людей в популяции еще нет иммунитета. Благодаря популяризации моделирования большинство стран признали реальность инфицирования части граждан и нацелили усилия на ограничение распространения инфекции с тем, чтобы одномоментное количество больных не превышало возможностей системы здравоохранения. Лишь сначала «карантины», «изоляции», «локдауны» воспринималась как способ остановить эпидемию, но постепенно стали лишь инструментом подавления всплесков заболеваемости. Попытки сохранить территорию свободной от инфекции остаются привлекательными, кажется, лишь для изолированных Новой Зеландии и Австралии. Впрочем, в Австралии уровень заболеваемости сейчас такой же, как в Италии, так что можно предполагать, что австралийцы вскоре вольются в ряды стран, живущих с инфекцией, как США или Польша.

Число новых случаев зависит не только от числа обратившихся за медицинской помощью и получивших диагноз COVID-19, но и от масштаба тестирования контактных лиц, тестирования случайных лиц и работников отдельных профессий. На это накладываются особенности бюрократического процесса регистрации и манипулирования статистикой. При интенсивном тестировании, как в Великобритании и Израиле, значительная часть новых случаев – бессимптомные, выявленные при тестировании.

Другим важным результатом моделирования стало предсказание возникновения множества волн инфекции при введении локдаунов: чем решительнее и строже локдаун, тем он эффективнее. Но тем труднее его поддерживать долее двух недель, и он снимается с неизбежным ростом заболеваемости, который требует нового локдауна. Теоретически, таким образом можно иметь хоть десять волн инфекции в год.

Поскольку изоляция больных, разъединение людей, были и остаются единственными эффективными средствами противодействия этой эпидемии, в отношении именно этих мер возникла поляризация общества и ученых. Одна полярная группа объединилась вокруг «Меморандума Джона Сноу». Не факт, что основоположник практической эпидемиологии одобрил бы это, но покойника не спросили. Его именем главными задачами были объявлены прерывание эпидемии локдаунами в борьбе за сохранение человеческих жизней. Любой ценой. Другая полярная группа ученых объединилась вокруг «Декларации Грейт Баррингтон», названной всего лишь по имени местечка, где ее подготовили. Подписантов декларации объединила более широкая идея: поскольку строгие локдауны не только сохраняют жизнь, прерывая передачу инфекции, но вредны для социальной жизни и производства, чем убивают людей, необходима политика здравоохранения, нацеленная на защиту уязвимых групп населения и сохранение экономической жизни. Сегодня, когда так или иначе почти каждый ощущает дефициты товаров, возникшие в результате разрыва цепочек поставок, сторонников широких локдаунов становится все меньше. Растут и цены. Только морские перевозки – основа перемещения товаров – подорожали десятикратно.

Вакцины: ошибки чиновников и выгоды для фарминдустрии

Пока правительства, поддержанные эпидемиологами, пытались сдержать заболеваемость, разработчики вакцин получили огромные бюджетные средства. Фармацевтические компании в лице их экспертов утверждали, что разработка вакцин потребует годы, и вряд ли может быть завершена за месяцы. Но ситуация быстро изменилась. Оказалось, что у ученых есть методы разработки вакцин, недоступные ранее, а у государств есть возможность изменять правила игры. То, что в нормальных условиях было невозможно, ибо угрожало безопасности граждан, теперь стало возможно, во имя как раз безопасности граждан: закупки без конкурса, одобрение лекарств без доказательств эффективности etc. Еще в середине 2020 года правительства США и других богатых стран заключили заблаговременные договоры на поставку огромных объемов вакцин на особых условиях. Очевидное условие – вакцины должны быть разрешены к применению временно (emergency use authorization) или постоянно, без ограничений (full authorization, registration). Менее очевидное условие – фармкомпании получали защиту от преследования, в случае, если впоследствии у вакцин выявятся нежелательные эффекты, причем, любые.

Некоторые специалисты еще осенью 2020 года предупреждали о необоснованности общих надежд на прекращение передачи инфекции через вакцинирование. Опыт относительно изученных противогриппозных вакцин показал, что вакцинированные люди при заболевании выделяют даже больше вируса, чем невакцинированные. При легком течении болезни вакцинированные против гриппа люди могут быть более активными переносчиками вируса. Насколько активными переносчиками являются вакцинированные против COVID - пока еще изучается. Что известно уже точно из клинических испытаний различных вакцин против COVID-19 - это то, что вакцинация снижает вероятность развития тяжелой болезни и смерти, но мало влияет на риск заражения и легкого, в том числе бессимптомного, течения болезни.

К картине расхождения ожиданий и реалий добавилось обнаруженное вдруг отсутствие долговременной эффективности у вакцин. Директор НИЦЭМ им. Гамалеи Александр Гинцбург обещал россиянам пожизненный иммунитет после вливания его «ГамКовидВака», известного как «Спутник V». Теперь выяснилось, что защитное действие вакцин против COVID-19 со временем снижается. Парадоксальным образом этот недостаток вакцин оказался выгоден для индустрии. Вместо того чтобы задешево отдавать вакцины беднейшим странам, оказалось возможным продолжать продавать их задорого богатым странам для ревакцинации. Это действие того же извращенного закона оказания помощи.

Вакцинная индустрия еще год назад сделала все для того, чтобы дискредитировать естественный иммунитет, возникающий после болезни. Возникли совершенно противоестественные представления (не только в России) о том, что переболевший человек защищен иммунитетом только на полгода. Несмотря на то, что сегодня уже есть доказательства сохранения иммунитета, по крайней мере, на год, переболевших принуждают к вакцинации через полгода после болезни.

Это расхождение между ожиданиями, пропагандой и реальной картиной распространения эпидемии оказало на людей во всем мире причудливое влияние. Прежде всего небывало расцвело критическое отношение к вакцинам, вплоть до их полного отрицания, называемого на американский манер антиваксерством. По некоторым опросам, в России оно даже более, чем среди населения, распространено среди врачей: более половины медицинских работников ныне критически относятся не только к противоковидным вакцинам, но к национальной программе вакцинации вообще. Между тем, сведения об эффективности и безопасности вакцин не дают для этого оснований.

Рекордная смертность

Вакцины хорошо защищают от развития тяжелых заболеваний. Например, ныне в Великобритании при вакцинированности взрослых на 80% среди умерших 80% - невакцинированные. На рис. 3 мы видим, как в Великобритании по мере вакцинации case fatality rate, доля умерших от числа заболевших, держится на низком уровне. Примерно то же наблюдается в Бельгии и Израиле. Высокая летальность в Израиле летом наблюдалась при очень низкой заболеваемости (малый знаменатель) и является в известном смысле артефактом. В России высокая летальность тоже, видимо, является артефактом. Умирает много людей, в том числе из-за проблем с оказанием медицинской помощи, но все же основной причиной высокого уровня летальности видится занижение числа заболевших, в том числе вследствие малых объемов тестирования.

Трудности с учетом заболевших повсеместны. Поэтому наилучшая оценка размера вреда от эпидемии – количество избыточных смертей по сравнению с тем, что можно было бы ожидать без эпидемии. Мы видим, что в странах, благополучных сегодня, общая смертность близка к «обычной» (рис. 4). Тяжко пораженные весной 2020 года Италия, Великобритания и Бельгия вышли на уровень «обычной» смертности. Россия была поражена больше других прошедшей зимой, и до сих пор остается страной, более всего вымирающей от COVID-19.

Ныне уже многие благополучные страны смогли вакцинировать большинство населения. Даже Австралия, где эпидемия до недавнего времени почти не распространялась, достигла высокого уровня вакцинированности. В России, судя по развитию процесса вакцинации, уже почти достигнут потолок. Он низок – примерно 35% населения.

Июньский прирост вакцинированности, достигнутый принуждением отдельных категорий граждан, не оказал существенного влияния на ее общий уровень. Да, невакцинированные люди не представляют особенной опасности для других. Они опасны для себя. Именно они сегодня составляют основу высокой смертности везде, в том числе, в России.

Слово «вымирающая» применительно к России не случайно: при сохранении подобных темпов смертности население страны будет уменьшаться на сотни тысяч в год. Это такая скорость процесса, что компенсировать ее дополнительным рождением детей невозможно, а иммиграцией – весьма затруднительно. Как бы ни относилось критически (на словах) российское начальство к идее образования коллективного иммунитета через заболеваемость населения, на деле страна идет именно в этом направлении, в довольно жестком и бессмысленном варианте. К сожалению, мы узнали, что повторные заболевания нередки, что вакцинированные люди заболевают, пусть и относительно легко, но почти так же часто, как и невакцинированные. Более того, вакцинированные ведут себя как защищенные, т.е. более опасно для себя и окружающих. Там, где вакцинированных много, например, в Израиле, уже несколько месяцев более половины госпитализированных больных – вакцинированные.

Это означает, что при высокой заболеваемости умирает и будет умирать много людей, даже если многие вакцинированы. При 100 тысячах заболевающих в день, как примерно сейчас в России, можно ожидать, что широкая вакцинация способна снизить смертность от COVID-19 от нынешних 800-1000 в день до 100. В год это все равно минимум дополнительно 40 000 – 100 000 смертей (ныне, при низкой вакцинации, 300-500 тыс.). Точнее оценить эту перспективу сейчас невозможно, но этой точности достаточно, чтобы принять вывод: вакцинация нужна как средство индивидуальной защиты.

Для сохранения жизней нужно ограничивать распространение инфекции. Это значит, прежде всего, влиять на поведение людей. При всей презрительности отношения начальства к населению России, наши компатриоты не глупее «англичан». Россияне только дезориентированы безумными дезинфекциями улиц, требованиями носить перчатки и прочими жестокостями и безумием насилия, дезинформацией об эффективности и безопасности вакцин, массивной ложью от Малышевой до Мясникова и проч.

Мнение инфекционистов и эпидемиологов России о необходимости рациональных мер профилактики распространения инфекции должно быть услышано.