«Язык стал маркером “свой-чужой”». Как изменилось отношение украинцев к русскому языку за годы войны

Путин оправдывал свое нападение на Украину защитой ее русскоязычных жителей, однако именно российская агрессия в одночасье изменила положение русского языка в этой стране: в феврале 2022-го русскую речь впервые начали воспринимать негативно. При том, что украинское общество и до начала вооруженного конфликта на Донбассе, и после него оставалось преимущественно двуязычным, а русский доминировал как в бытовой, так и в публичной сферах. Например, еще в 2019 году 81% украинцев выступали за изучение русского языка в школах, а четверть населения — вплоть до полномасштабного вторжения — разговаривали по-русски между собой дома.

Однако в первые месяцы войны многие украинцы, говорившие на русском, заявили о своем принципиальном переходе на украинский (1,2): русский язык стал устойчиво ассоциироваться с языком врага и агрессии. Как отметил продюсер Александр Роднянский, «украинский стал одним из важнейших элементов культурного кода, объединяющего страну»:

«Если вы почитаете украинские паблики, то вы увидите огромное количество текстов, которые вам будут говорить одно и то же: раньше я был русскоязычным или я говорила только по-русски, а сегодня я перешла на украинский, я хочу быть украинкой и говорить на [своем] языке, я хочу забыть русский или не пользоваться им, потому что это язык тех, кто пришел в нашу страну с оружием и убивает людей <...>. Это один из элементов объединения этого народа в единую с идентичностью нацию».

Волна таких публикаций в социальных сетях стала прямой реакцией на действия России, вспоминает украинский политолог Владимир Фесенко:

«Я достаточно спокойно отношусь к языковому вопросу, но для части людей он стал очень болезненным, и отношение к русскому языку резко ухудшилось. Например, моя дочь после начала войны уехала в Барселону — и она, и часть ее подруг тогда принципиально перешли на украинский».

Полномасштабная война полностью изменила восприятие как русского языка, так и жителей России, говорит президент Киевского международного института социологии (КМИС) Владимир Паниотто. По его словам, перед началом [полномасштабной] войны украинцы плохо относились только к руководству России (положительно его оценивали 13% опрошенных). К россиянам положительно относились 75%, а к России в целом — почти 40%.

«И только после вторжения украинцы осознали, что население России не находится в заложниках у Путина, что большинство людей поддерживают войну, — и положительное отношение к стране упало до 3%, а к россиянам — до 8%. Но после массовых обстрелов и гибели десятков тысяч людей всё русское стало вызывать омерзение», — резюмирует социолог.

При этом, объясняет Паниотто, в большей степени изменилось именно отношение к русскому языку, а не его использование. В 2020 году из двух утверждений относительно русского языка 50% украинцев выбирали вариант, что «русский язык — это историческое достояние Украины, которое необходимо развивать», и лишь 30% считали, что он «угрожает независимости страны». А в 2023-м уже больше половины (52%) ответили, что русский язык вообще не нужно изучать в школах. К 2025-му этот показатель вырос до 58%, и лишь 3% сейчас считают, что русский нужно изучать в таком же объеме, как и украинский.

Несмотря на то, что после острой реакции на войну ситуация стабилизировалась, и многие украинцы продолжали говорить по-русски, война изменила главное — доля таких людей начала снижаться, и украинского языка стало заметно больше. Так, согласно опросу от февраля 2025 года, 63% украинцев говорят дома на украинском языке (в 2020-м таких насчитывалось 52%), 13% — на русском (по сравнению с 25% в 2020-м) и 19% — в равной степени на украинском и русском языках, то есть на русском продолжают говорить около 32% населения вместо 43%, что были до войны.

«Для многих людей использование украинского языка — это проявление активной проукраинской позиции и в некоторых случаях — неприятия всего российского. Кто-то может негативно среагировать, когда ты говоришь по-русски, сказать: “Почему до сих пользуешься языком страны-агрессора?” Язык стал политическим и гражданским выбором и четким индикатором того, насколько ты украинец», — говорит Фесенко.

«Моя дочь собрала все свои русскоязычные книги и выбросила их»

Игорь из Тернополя, до начала полномасштабной войны в равной степени говоривший и на украинском, и на русском, сейчас преимущественно перешел на украинский:

«В моем окружении говорили 50 на 50 — и на русском, и на украинском, независимо от происхождения. Часть семей из западной Украины говорили на русском, поскольку оказались с теми людьми, где это требовалось, часть — с родителями говорили на русском, с детьми — на украинском. Поэтому вопрос языка до полномасштабки не был ключевым, и на это не обращали внимания. Когда кто-то из моих знакомых говорил на русском, я переходил на русский, на украинском — на украинский, и наоборот».

Когда в Украину полетели российские ракеты, отношение к русскому языку у Игоря изменилось, хотя мысль о том, что язык — это своеобразный маркер, появилась еще в 2014-м:

«С полномаштабкой язык стал маркером “свой-чужой”, и в моем окружении все — даже русскоязычные — перешли на украинский язык. Даже моя бывшая жена, русскоязычная — в отличие от меня она говорит на русском без украинского акцента, за что ее москвичи часто принимали за свою — полностью перешла на украинский и до сих пор на русском не говорит. И когда я возле своего дома встречаю новых людей — переселенцев, которые переехали после вторжения, и слышу от них русский язык, я настораживаюсь».

Тем не менее о полном неприятии русского языка, как отмечает Игорь, речи не идет:

«В 2022–2023 годах русский язык четко ассоциировался с языком врага. Сейчас, несмотря на то, что всем понятно, что такое Россия, язык выводится за скобки войны. Но тем не менее, многое изменилось, и тот же Киев сейчас — преимущественно украиноязычный город, там есть и русский, конечно, но появление людей, которые демонстративно употребляют русский язык и вообще не переходят на украинский, многих триггерит».

По словам Игоря, лично для себя он допускает использование русского только в двух случаях: либо с очень близкими людьми, у которых не получается перейти на украинский, либо в общении с иностранными коллегами. В остальных случаях он теперь говорит только на украинском.

«Путинская Россия ставит язык во главу угла, потому что там, где есть украинская культура, украинский язык, украинские герои — там не будет России, и наоборот. Там, где стоят памятники Пушкину, у какого-нибудь русского фашиста сразу есть соблазн сказать, что это “русский мир” и его надо защищать — с оружием в руках, убивая всех украинцев. Поэтому язык — это главный критерий в отражении идеологии “русского мира”: “русский мир” — это русский язык, “украинский мир” — это украинский язык», — подытоживает он.

Переосмыслил свое отношение к русскому языку и военнослужащий Юрий из Харькова. Будучи абсолютно русскоязычным, он полностью перешел на украинский — как дома, так и в публичном пространстве:

«В кошмаре первых недель войны вообще не думал про язык. Помню, в очереди в военкомат со мной заговорил какой-то парень. Он со своими друзьями говорил по-украински, а ко мне подошел и начал по-русски. Меня тогда это удивило. Я ж спокойно всегда понимал по-украински — запомнилось. Переходить на украинский стал уже в армии. Вернее, просто взял и перешел. Это было на фронте, в Николаевской области, где бóльшая часть бойцов и офицеров говорили по-русски, но я понял, что больше не хочу».

В окружении Юрия, ранее русскоязычном, теперь почти не осталось русскоговорящих:

«У меня все перешли на украинский. Это действительно массовая история. Все те, кто перешел на украинский, так и говорят: “Не видел возврата к русскому”. Русский стал символом войны и насилия, да и как инструмент передачи информации он уже толком не нужен. Подавляющая часть информации, которая производится по-русски, — это пропаганда ненависти, ложь, обесценивание других народов, расизм и прочая мерзость. У меня есть товарищ, который почти год провел в плену, его пытали, издевались. Всё, естественно, по-русски. Когда он слышит русскую речь, ловит панические атаки».

Изменилась и атмосфера в городах и на улицах. По словам Юрия, в Киеве пять лет назад почти всюду была русская речь, а сейчас — куда меньше. «Зачастую даже если в компании все говорят по-русски, но рядом появляется военный в форме, — тут же переходят на украинский. Не потому, что боятся, — чего тут бояться, а потому, что военных русский страшно триггерит, — отмечает собеседник The Insider. — В Краматорске, где лет десять назад даже чиновники говорили по-русски, сейчас ренессанс украинского. Очень много военных, экономика на них ориентирована, и у русскоязычных многие просто не будут покупать шаурму или кофе, поэтому всё по-украински».

Переходят на украинский и на фронте. Даже те, кто с детства жил в традиционно русскоязычных регионах, говорит Юрий:

«В конце лета 2022-го я оказался с ребятами из Днепра, и они все говорили по-украински. Николаевские мои друзья писали мне, что начали переходить на украинский и даже ввели штрафы за русские слова. Заставляли отжиматься. Причем всех! Там даже замкомбата отжимался, когда бойцы услышали, что он по-русски говорил.

Иногда в подразделениях встречаются люди, которым сложно говорить по-украински. Я служил с парнем, который, когда участвовал в разговорах, всегда начинал с фразы: “Извините, что я на пидорском говорю”. Кто-то еще называет русский “трофейным”, но в армии всё официальное общение, всё обучение, вся документация — только по-украински, поэтому даже те, кто сначала говорят только на “трофейном”, через несколько месяцев втягиваются и переходят полностью или частично на украинский».

Сам Юрий, по его словам, не говорит по-русски уже как минимум полтора года, за исключением случая, когда ему пришлось общаться с эстонским волонтером, который не говорил по-английски, но знал русский с советских времен.

Переход на украинский дался Юрию легко — не было сложностей ни при произношении, ни в передаче смыслов:

«Это [заговорить по-украински] было — как выключатель повернуть. Да и вокруг в какой-то момент все оказались украиноязычными, была постоянная разговорная практика. И книги я читаю по-украински — с начала большой войны ни одной книги по-русски не прочел. Дочь, когда вернулась [в Украину], собрала все русскоязычные книги, включая самые любимые, еще детские, и выбросила их.

Я по-русски не говорю, пытаюсь даже не материться, что в армии довольно сложно, а думаю по-украински уже давно. Причем я вообще не слышу русского от своих. Или крайне редко, когда кто-то шутит, изображая орка. Всерьез что-то стоящее говорить по-русски мои вряд ли станут».

Язык определяет твою сущность, отмечает Юрий:

«Однажды в украинском Twitter кто-то спросил: “От какого своего умения вы бы легко и без сожалений отказались?” И сотни начали писать: “От умения говорить по-русски”. Это так — для понимания отношения людей. Я довольно циничен в этом. Русский никогда не был для меня какой-то священной коровой, он был просто рабочим инструментом.

Но у любого инструмента есть конечный срок эксплуатации, после которого он уже ни на что не годен. Мы сейчас наблюдаем, как для многих людей, для очень и очень многих, подходит к концу срок эксплуатации русского языка. Он становится не нужен, и это нормально. Пускай, вон, Гурулёв с Медведевым свои алкогольные бредни на нем разносят, а остальные найдут, как понять друг друга».

«Мы как маленький партизанский отряд: чтобы понять “свой-чужой”, используем язык»

Увеличение числа тех, кто перешел на украинский, заметнее всего проявилось в русскоязычных регионах — на юге и востоке страны — где до войны по-украински либо не говорили совсем, либо говорили, но мало. Заметную роль в этом сыграл переход части русскоязычных украинцев в сегмент двуязычных. Для тех, кто всю жизнь говорил преимущественно на русском, использование обоих языков кажется оптимальным вариантом: нет и резкого перехода на украинский (не всегда простого для тех, кто не говорил на нем раньше), и сильной приверженности к русскому.

Изменение отношения к русскому языку среди жителей этих регионов можно проследить в динамике, отмечает социолог Владимир Паниотто, и в особенности на примере вопроса о необходимости изучения этого языка в школах:

«Еще в 2019 году более половины населения юга и востока [Украины] выступали за то, чтобы русский язык изучали в том же объеме, что и украинский. По состоянию на 2025 год таких осталось лишь 5% на юге и 8% — на востоке. Среди тех, кто продолжает говорить на русском языке, 66% хотели бы, чтобы русский учили в школе, но лишь 11% из них сказали, что его нужно изучать на том же уровне, что и украинский. А большинство (41% из 66%) отметили, что его стоит учить на уровне ниже, чем английский или немецкий языки».

При этом в Украине всё еще проявляется так называемое функциональное двуязычие: когда в профессиональной сфере человек говорит по-украински, а в быту — по-русски. В 2000-е годы в Киеве это было сильно распространено, сейчас проявляется реже, но в формате перехода с одного языка на другой — в зависимости от собеседника и ситуации — люди общаются так до сих пор, но не столь активно, как раньше.

«Показательная ситуация в этом плане сложилась в YouTube: часть наших ютуберов проводят эфиры на русском языке, чтобы расширить аудиторию не только за счет русскоязычных украинцев, но и за счет остатков русской аудитории за рубежом. Некоторые коллеги сделали разделение: они записывают видео на русском, на украинском и даже на английском», — отмечает Фесенко.

На обоих языках общается Елена из Запорожья. До полномасштабной войны женщина говорила по-русски, но в 2022 году осознанно перешла на украинский, оставив русский только в домашней коммуникации:

«Я выросла в русскоязычной среде, закончила русскую школу. Я говорю по-русски не потому, что люблю этот язык, например. Язык да и язык — я не испытываю к нему ни ненависти, ни любви — ничего. То, что было раньше, то, как мы учились, зависело не от нас — такова была политика государства. И я считаю, что переходить на украинский — правильно. Если я живу в Украине, я должна говорить на украинском языке. Это раньше было ненормально: страна называется Украина, а школы, вузы — все на русском. И вне дома я сейчас говорю на украинском, а дома — на русском».

По словам Елены, украинский она знала еще до войны, поэтому проблем с переходом у нее не было: ее дети учились в украинской школе, на работе вся документация была на украинском. О полном переходе на украинский Елена пока не задумывается: непросто себя контролировать, когда всю жизнь рос в русскоязычной среде. Но именно поэтому русский язык не вызывает у нее и сильного неприятия, которое часто возникает у жителей западных регионов.

«У меня нет отторжения к русскому языку, однако я считаю, что когда ты выходишь в магазин, в общественные места, ты должен говорить по-украински, а дома — как угодно. И я понимаю тех, кто отвергает этот язык, особенно если они росли в украиноязычных регионах, а тут — война, и Россия — страна-агрессор, то такая реакция понятна. Для меня язык тоже стал индикатором того, что я — украинка. Это моя идентичность. Война многих подстегнула вспомнить об этом и провести грань, что мы — не они, не та народность, которая пришла убивать», — отмечает она.

Если в 2020-м году 42% жителей юга Украины общались дома только на русском языке, то в 2025-м таких осталось всего 24%. На востоке этот показатель вообще снизился с 53% до 32%. При этом количество двуязычных увеличилось с 27% до 33% на юге и с 27% до 31% — на востоке. По словам политолога Владимира Фесенко, процесс национальной самоидентификации в Южной и Восточной Украине особенно усилился: многие перешли на украинский именно по политическим мотивам.

Несмотря на то, что прямая ассоциация русского языка с языком врага начинает немного ослабевать, этот образ всё равно еще остается в сознании, поэтому двуязычие часто спасает: язык выступает как средство идентификации, говорит военнослужащий Михаил из Киевской области:

«Мы в 35–40% случаев продолжаем пользоваться русским в семье, с близкими и друзьями, но в общественном пространстве и госорганах — только украинский, хотя если начнешь говорить на украинском, а продолжишь на русском, то ничего страшного. Напрягают только те случаи, где человек принципиально хочет говорить только на русском — это воспринимается как что-то вражеское: может, это русский пришел — убийца, мародер, насильник…

Через язык проходит идентификация — свой или чужой, поэтому даже те кто не говорит [на украинском], переходят на суржик или на ломаный украинский. Например: “Вітаю! Дайте, будь ласка, ось це морозиво. Да вот это, спасибо…“ Или сначала говорят по-русски, а потом — “дякую”. И, на мой взгляд, это нормально».

Два языка присутствуют и в жизни Татьяны из Киева. По ее словам, и дома, и на работе она общается как на русском, так и на украинском:

«У меня в семье ситуация не совсем стандартная. Мой муж не украинец и не россиянин. Он учил только русский язык и, соответственно, не может нормально говорить на украинском, хоть и пытается. Поэтому дома мы общаемся на русском, но когда приезжают мои друзья, мы говорим по-украински. Мой ребенок также говорит на украинском языке, слушает украинскую музыку, учится тоже на украинском».

Оба языка, как и многие украинцы, Татьяна знала еще с детства:

«Мои бабушка и дедушка родом из небольшого городка в Полтавской области, и с ними я говорила на украинском. А моя другая бабушка — дочь ссыльных — до Второй мировой она училась в Сибири и знала только русский, поэтому и с ней, и с родителями я говорила на русском, но как только я приезжала к другой бабушке, в Полтавскую область, — сразу переходила на украинский. Поэтому родным я все-таки считаю украинский язык, хотя в школе училась на русском. Это была политика русификации, которая привела к тому, что у многих людей старше 40 были проблемы в переходе на украинский до полномасштабного вторжения».

Но несмотря на это, в обществе есть явная тенденция к полному переходу на украинский, что напрямую связано с непрекращающимися российскими атаками по городской инфраструктуре, отмечает Татьяна:

«Есть те, кто еще пару месяцев назад говорили со мной на русском, а теперь они раз за разом говорят на украинском. Мой знакомый из Донецка, который обычно говорил на русском языке, стал писать мне в соцсетях на украинском.

Если в начале войны переход на украинский был средством идентификации, тогда было много ДРГ, и если где-то натыкались на человека, то сразу обращались к нему на украинском, полагая, что российская армия не могла набрать столько десантников, которые будут говорить на украинском языке без акцента, то сейчас, как мне кажется, такой переход связан с ракетными ударами и потерей близких».

«При этом мы билингвы и можем говорить и на одном, и на другом языке, но всё больше людей не хотят говорить на русском. Так же было и в странах Балтии, когда люди в школах учили русский язык, а потом перестали на нем говорить. В последнее время действительно возникло ощущение, что через язык ты себя идентифицируешь. Мы как маленький партизанский отряд: чтобы понять, свой или чужой, используем язык, и это очень сильно», — отмечает она.

«Мы не должны отдавать России еще и язык»

«Для меня война в отношении к языку ничего не изменила, я как раз соглашался с концепцией Тимоти Снайдера, что мы не должны отдавать России еще и язык, а должны иметь свои правила языка, свои институты его развития, как США и Великобритания, — говорит социолог Владимир Паниотто. — Должны формировать украинскую политическую нацию с усиленной работой над украинским патриотизмом русскоязычных, но боюсь, что сейчас это уже невозможно». Такая точка зрения Паниотто достаточно близка тем, кто несмотря на российское вторжение, всё еще продолжает говорить преимущественно на русском языке, не отождествляя его со страной-агрессором и военными преступлениями.

Всплеск дискуссий и споров по поводу языка вызывает тревогу и негодование и у Людмилы из Херсона — женщина уверена, что то, на каком языке говорить, — это последнее, о чем стоит задумываться во время войны:

«Если честно, мы как говорили на русском, так и дальше говорим. Из Западной Украины уехали — там была травля за каждое неправильно сказанное слово на украинском, очень сложно там жить. Мы вернулись на юг, и здесь каждый говорит так, как ему удобно: некоторые перешли на украинский, некоторые — нет. Но соцсети я стала вести на украинском, потому что постоянно [сталкивалась с вопросом]: чому не державною?»

«Мне кажется, на юге [Украины] люди не считают русский языком агрессора, так как мы с детства на нем говорим. К примеру, так же, как и в Западной Украине, привычен польский говор. Все эти разногласия насчет языка между двумя частями Украины очень напрягают», — отмечает она.

По словам политолога Фесенко, дальнейшая судьба русского языка в Украине может повторить опыт немецкого языка после поражения гитлеровской Германии в войне:

«Во время Второй мировой войны немецкий язык воспринимался как язык врага. И это показательный феномен: после завершения войны ситуация нормализовалась — и не только у нас, но и в других странах Европы — появилось понимание, что немецкий язык — это язык не только Гитлера, но и язык Гёте и Гейне, и всей немецкой культуры, поэтому его нельзя отождествлять только с Гитлером и нельзя табуировать. Я думаю, что в перспективе такая же ситуация будет и с русским языком».

Продолжает говорить на русском языке и кинодокументалист Игорь Поддубный:

«Не могу сказать, что у меня есть какое-то отторжение к русскому языку. Некоторые из моих друзей перешли на украинский, и я их понимаю. Я говорю с ними на том языке, на котором я привык говорить. Кто-то из них тоже на него переходит, кто-то — нет. Мы по этому поводу никак не заморачиваемся. Я понимаю, что Россия нас бомбит, но, честно говоря, я не думаю, что те, кто в нас стреляют, читали Пушкина».

Со спорами и дискуссиями по поводу языка Поддубный столкнулся, еще когда хотел снять продолжение к своему фильму «Обыкновенный рашизм»:

«После выхода фильма были комментарии с вопросом: “А что, в Украине разве не так?» И мы решили снять продолжение, включив туда Украину: задавали вопросы переселенцам — как им живется и что их устраивает/не устраивает, но обнародовать итоги этого разговора во время войны, дать этому трибуну казалось совершенно неуместным, поэтому сценарий этого фильма со всеми страхами переселенцев был отдан в виде письма определенному министру, ответственному за это».

По словам Поддубного, на украинский активно переходит молодежь, в его же окружении таких довольно небольшой процент:

«Глубинный переход на украинский есть среди людей молодых. Но в моем поколении и плюс-минус 5–7 лет я не встречал ни одного человека, который бы перешел на украинский или какими-то эпитетами покрывал всю прежнюю свою историю общения на тех или иных языках. Или хотел бы сменить эпитафию у родителей на кладбище на украинские буквы. Хотим мы того или не хотим, но, по данным исследования, которое мы проводили с Kyivstar, в Украине проживает 42% людей, которые материнским языком называют не украинский. И это люди в нынешних границах, не в прежних».

На улицах так же слышна русская речь, отношение к ней больше изменилось в публичном пространстве, нежели в жизни, говорит Поддубный. Он отмечает, что сильнее отношение к русскому языку изменилось в соцсетях, в пабликах появилось много постов с призывом: “Говори по-украински, потому что враг говорит по-русски”, — а на улицах Харькова всё так же можно услышать русскую речь. При этом тех украинцев, которые ругаются из-за языка, можно понять, считает Поддубный:

«Хочу напомнить, что в 1938 году, когда Гитлер приехал в Вену, он тоже был очень недоволен: “Вы говорите на немецком, но при этом вы какая-то Австрия. Если вы говорите на таком же языке, как и я, давайте вас назовем как-то иначе”, — и поменял название страны. На этот счет мне очень хочется сказать Трампу, который говорит: ”Они же там говорят по-русски, пусть это будет Россия”, — что он Гитлер XXI века».

Нужно помнить, что Украина всегда была многонациональным государством, отмечает он.

«Кроме бесконечного страха, что войну нужно заканчивать, у людей есть страх потерять ту культуру, которую они бы назвали своей. И именно поэтому из полуразбомбленного Херсона люди приезжают в полуразбомбленный Харьков — они хотят остаться в своей среде. Поэтому проблема языка — это проблема, которую нам нужно на круглом столе решить в цивилизованном, а не в каком-то варварском смысле. И нужно вспомнить, что в 2014 году в уголке каждого канала была надпись: “Україна — міжнародна великомовна держава“, — поэтому коренными являются и крымско-татарский народ, и украинский, и слободской, и другие, и тут можно многое сопоставлять, чтобы эта война закончилась, и не кричать, что кто-то — недоукраинец. Эта война внутри никогда не кончится, если эту тему мы будем и дальше безграмотно поднимать.

Ни у одного человека нет никакого морального права сказать другому, на каком языке ему стоит говорить».