Вполне традиционная ориентация. Почему на Руси было принято толерантное отношение к гомосексуальности, а гомофобия пришла к нам с Запада

Read this article in English

Однополые отношения в допетровской России

«Хоть есть у мужика достойная супруга,

Он ей предпочитает мужеложца-друга.

Он тащит юношей, не дев, к себе в постель.

Вот в грех какой его ввергает хмель».

Так описал свои впечатления от поездки по России в 1568 году английский дипломат Джордж Тэрбервилл в письме другу. Он был далеко не единственным иностранцем, поражавшимся разнузданности нравов на Руси. Возмущался ею и шведский дипломат Пётр Петрей де Ерлезунда. Он писал в своём труде, посвящённом истории России времён смуты и Ивана Грозного:

«Они, а особливо большие бояре и дворяне, делают и больше распутства, содомские грехи, мужчины с мужчинами, да ещё и не тайно, а часто на глазах многих лиц, считая для себя честью делать это, не стесняясь и гласно».

Итальянский историк Йовий Павел в 1551 году издал серию книг, в которой со слов русских послов и купцов описываются нравы Московского царства времён царя Василия III:

«...по укоренившемуся у москов обычаю дозволено на манер греков любить юношей; ведь знатнейшие из них и все чины рыцарского званию имеют обыкновение принимать к себе в услужение детей почтенных горожан и наставлять их в военном деле».

Неудивительно, что большинство путешественников удивляла расслабленность, с которой в Русском царстве относились к содомскому греху. Под его определение тогда подпадали все сексуальные отношения, не направленные на зачатие ребёнка в браке, однако мужеложство считалось тяжелейшей его формой. В большинстве стран Западной Европы за него полагалась смертная казнь.

Однако ни славянам, ни православным такая строгость, похоже, была не свойственна. В Речи Посполитой на протяжении всей истории её независимого существования не было законов, наказывающих за однополые отношения. В Византийской империи за них, как и за супружескую измену, по закону полагалась смертная казнь, но случаев её применения историкам обнаружить не удалось. Вместо этого за гомосексуальные отношения в большинстве случаев, когда они как-либо карались, участников подвергали телесным наказаниям или штрафам.

Православная церковь в целом более снисходительно относилась к однополым отношениям, чем католическая. Содомия в ней понималась ещё более широко: православных иерархов беспокоили даже не столько сексуальные отношения, не ведущие к появлению законного потомства, как на Западе, сколько нарушение гендерных норм. В это понятие входили, например, и ситуации, когда женщина занимала доминантную позицию во время секса. При этом однополый анальный секс карался так же, как гетеросексуальная измена, а взаимная мастурбация или фелляция считались малыми прегрешениями. При этом, например, лесбийский секс между двумя незамужними девушками новгородский епископ Нифонт, живший в XII веке, считал меньшим грехом, чем гетеросексуальный секс до брака.

Это, конечно, не значило, что церковь совсем не беспокоили гомосексуальные отношения. Внутри России основными источниками информации о них являются именно сетования церковников и своды церковных норм, пытающихся искоренить мужеложство хотя бы в церковных стенах: туда люди зачастую шли, чтобы побороть свой «грех», а вместо этого попадали в замкнутое сообщество таких же мужчин, которым некуда было девать свою сексуальную энергию, кроме как на собратьев-монахов. Так, автор концепции «Москва — третий Рим» старец Филофей в послании к великому князю Василию III, где он излагает эту концепцию, жалуется на распространение содомского греха на Руси «не только среди мирян» (то есть и среди духовенства тоже). Митрополит Макарий в Послании царскому войску, стоявшему в Свияжске для осады Казани пишет, что «государевы воины содевают со младыми юношами содомское зло — скаредное и богомерзкое дело», и, напоминая о судьба Содома и Гоморры, заклинает их прекратить это.

Первые кодифицированные нормы касательно однополых отношений на Руси также появляются в религиозных текстах: в XII–XIII веках в Кормчих книгах, а потом в XVI веке в Стоглаве и Домострое. Они предписывали наложение епитимий, которые рассматривались как способ духовного врачевания. Ими могло служить отбивание определённого количества поклонов, временное отлучение от причастия или требование молиться на паперти, а не в храме. Однако, в отличие от остальной Европы, на светские законы эти нормы никакого влияния не оказали.

Преследование за гомосексуальность в Российской империи

Светские законы, регулирующие однополые отношения, появились только при Петре I. Первая такая норма упоминается в изданном в 1706 году Кратком артикуле — его составил состоявший на службе у Петра немецкий барон фон Гюйссен на основе саксонского военного кодекса. Норма касалась только иностранных солдат, служивших в российской армии (сам артикул был издан на немецком языке), и предусматривала сожжение на костре. Позже артикул перевели для использования в русской кавалерии, которой командовал князь Меншиков. Однако свидетельств применения этой нормы учёные пока не обнаружили.

В 1716 году издаётся составленный на основе немецких, французских и шведских законов Воинский устав, который касается уже всех солдат. Там кара за добровольные гомосексуальные отношения предусматривает только телесное наказание, а казнь или ссылка на галеры применяются только в случае насилия. При этом при Елизавете Петровне смертная казнь грозила лишь в качестве наказания за государственную измену, а при Екатерине II отменяется и телесное наказание за содомию.

В то же время в светской и церковной жизни продолжает сохраняться достаточно терпимое отношение к гомосексуальности. Исследовательница российской истории гомосексуальности Ирина Ролдугина обнаружила в архивах следующее письмо:

«Друг мой Васильюшка, потому что велик ростом, а маленек любовью, знатно я уже тебе ненадобен, я тебя не вижу три дни и уже и скушно стало; жаль, что привык к тебе и забыть не могу, а ты меня бросил, а я чаю болше поторопился ко услугам племяненки, о которой известна Елисеевна; во вторник, ежели жив буду, приеду к тебе паритца в баню, вели заготовить да повидайся с Мироном, либо и впредь надобен буду; а Мокею скажи, что уже об нем зделано и о большем не трудился. К кормильцу моему Родиону поклон. А. М.»

Письмо в 1740-х годах написал главный советник полицмейстерской канцелярии в Санкт-Петербурге Андрей Молчанов извозчику Василию. Оно заинтересовало полицию, потому что там подозревали, что оно было связано с подкупом или коррупцией. Однако когда ничего такого не обнаружилось, полиция потеряла интерес к этому делу, потому что однополые отношения между гражданскими лицами не были на тот момент наказуемы. Молчанов спокойно продолжил строить государственную карьеру.

В 1767 году Синод получил прошение от архимандрита Амвросия из Желтоводского Макариева монастыря, где он жаловался на монаха Анатолия за то, что тот регулярно вступал в сексуальную связь со своим служилым юношей Василием. Амвросий пытался сам вразумить Анатолия, тот покаялся и на время прекратил встречи с Василием. Однако через пару недель их вновь поймали вместе. Юноша признался, что продолжил встречаться с Анатолием, потому что был расстроен тем, что тот завёл роман с новым слугой. Проведённая проверка выяснила, что у Амвросия самого была любовная драма с Анатолием. В конечном итоге дело ограничилось всего лишь переводом Анатолия в другой монастырь и поркой двух его юных любовников.

Криминализация происходит при Николае I — опять же, под влиянием немецких законов. Царь был напуган Французской революцией, которая привела к декриминализации гомосексуальности во Франции, а также восстанием декабристов. Поэтому он предпочёл ориентироваться на союз с немцами и перенимать их обычаи, которые ещё с дохристианских времён подразумевали карательный подход к однополым отношениям. Опубликованный в 1832 году Свод законов Российской империи криминализовал мужеложство для всего населения страны. Согласно новому закону, уличённые в мужеложстве должны были покаяться, лишиться титулов, состояния и отправиться в ссылку в Сибирь.

Однако и это законодательство применялось с большой неохотой. Юридического определения мужеложства и специализированной литературы по этому вопросу не появилось, потому что юристы боялись превратить уголовный кодекс в порнографический журнал. Это затрудняло правоприменительную практику, отмечал один из лидеров Конституционно-демократической партии Владимир Набоков, отец знаменитого писателя, — он боролся за декриминализацию гомосексуальности в Российской империи, потому что его брат и один из сыновей были геями.

Полиция следила за гомосексуалами, о чём свидетельствует, например, служебная записка с десятками имён петербуржских геев, — но аресты инициировала только в ответ на заявления граждан либо в том случае, если кейс привлекал внимание общественности. Судебно-медицинских руководств по выявлению факта анального секса в момент принятия Свода законов в России также не существовало, и врачи с неохотой свидетельствовали против гомосексуалов, потому что в основном считали гомосексуальность врождённой особенностью. Наконец, применению закона мешало то, что знать обычно избегала наказания, громкие скандалы в её среде гасились с подачи императора, и люди, о гомосексуальных похождениях которых было всем известно, продолжали занимать высочайшие посты.

Ещё один депутат от кадетов, Виктор Обнинский, писал об эпохе Николая II:

«Позорному пороку предавались и многие известные люди Петербурга, актёры, писатели, музыканты, великие князья. Имена их были у всех на устах, многие афишировали свой образ жизни. <…> Курьёзно было и то, что пороком страдали не все полки гвардии. В то время, например, когда преображенцы предавались ему, вместе со своим командиром, чуть ли не поголовно, лейб-гусары отличались естественностию в своих привязанностях».

Людьми, о гомосексуальности которых знали все, были великие князья Сергей Александрович и Константин Константинович, консервативный литератор Виктор Мещерский, композитор Пётр Чайковский, автор триады «Православие, Самодержавие, Народность» Сергей Уваров. Однако эта известность никак не влияла на их жизнь. Чтобы кто-то из знати подвергся наказанию за мужеложство, требовался громкий скандал. Такой, например, разгорелся вокруг поэта Александра Шенина, когда он (предположительно) выпустил эротическую гомосексуальную поэму «Похождения пажа». И то он отделался увольнением со службы и высылкой из Петербурга.

Поэтому неудивительно, что количество обвинительных приговоров со временем только снижалось. Согласно статистике, которую приводит историк Дэн Хили, оно и так было ниже, чем в среднем по всем преступлениям. Из 1066 дел между 1874 и 1904 годами обвинительным приговором закончились 440 дел, то есть 41,28%, в сравнении с 66,25% по всем остальным делам. Причём 80% из них приходились на гомосексуальные изнасилования и только 20% — на добровольные контакты. Чаще всего наказанию подвергались артисты, врачи, литераторы, преподаватели, священники, прислуга и ремесленники.

После революции 1905 года количество дел и приговоров за мужеложство стало резко расти. С 1905 по 1913 год было заведено 911 дел, из них приговорами закончилось 504 — то есть за десятилетие получилось почти столько же, сколько за предыдущие тридцать лет. Причём на Москву и Петербург, в которых до того заводилось большинство дел, пришлось всего 8 приговоров. Основной рост произошёл за счёт республик Северного Кавказа и исламских окраин империи, тогда как число приговоров против этнических славян продолжило падать. Это связано с тем, что у исповедовавших ислам народов существовали такие практики, как бача-бази — традиция, в рамках которой юноши исполняли эротические танцы и занимались сексом со взрослыми мужчинами за деньги или покровительство. Напуганная неудачной революцией власть стремилась вестернизировать эти общества, надеясь, что это позволит лучше интегрировать их в империю, и рассматривала гомосексуальные отношения в них как результат «дикарских обычаев», которые подлежали искоренению.

Гомосексуальное влечение в революционной России

После революции статья о мужеложстве была отменена. В 1919 году епископ Звенигорода Палладий был осуждён на пять лет по делу о «педерастии» за связь с 14-летним келейником. Скорее всего, его преследование было связано с тем, что Палладий был близким другом патриарха Тихона, и тем, что тот послал епископа предотвратить национализацию Ново-Иерусалимского монастыря. Тем не менее через год епископ был амнистирован, а в окончательную редакцию Уголовного кодекса РСФСР 1922 года статья о мужеложстве уже не вошла совсем. Это, вероятно, было следствием секуляризации российского законодательства советскими властями.

В начале 1920-х годов представители Наркомата здравоохранения, в том числе лично нарком Семашко, заложивший основы советской медицинской системы, активно контактировали с коллегами из Германии, где в то время стремительно развивались сексуальные науки. На конференциях Института сексуальных наук Магнуса Хиршфельда они заявляли, что отмена уголовного преследования гомосексуалов в СССР была обдуманной мерой.

Советские суды в некоторых случаях даже признавали однополые браки. Историк Дэн Хили приводит случай некой Евгении Фёдоровны М., описанный двумя психиатрами. Они рассказывают, как женщина заключила брак со своей неназванной спутницей, выдавая себя за мужчину. Прокуроры, обнаружив это, попытались аннулировать решение ЗАГСа, но Комиссариат юстиции признал этот брак законным.

Правда, законы о мужеложстве были отменены только в славянских республиках Советского Союза. На исламских окраинах они сохранялись, подчиняясь всё той же логике борьбы с местными «варварскими традициями» во имя модернизации и прогресса, а не ради защиты традиционных ценностей, как это происходит сейчас.

Хотя и в славянском центре гомосексуальность, будучи декриминализованной, на протяжении всех 1920-х годов продолжала привлекать внимание полиции и использовалась как часть негативной характеристики человека и средство его дискредитации. Так, помимо процесса над епископом Палладием в 1919 году в рамках антицерковной кампании прошли показательные процессы над отцом Василием в Вологде (1922), дьяконом Храновским и двумя иподьяконами (Фёдоровым и Бабаевым) в Охте (1927), дьяконом Ткаченко во Владикавказе (1927). Почти всех их обвиняли в развращении малолетних, и только Ткаченко обвинялся в непреднамеренном заражении венерическим заболеванием. Во время процессов перед присутствовавшими на них толпами крестьян в подробностях разбирались подробности их однополых отношений. Церковные нормы были направлены в этих процессах против самой церкви. При этом в рамках защиты отца Василия архиепископ Александр попытался прибегнуть к авторитету науки и привлёк для защиты врача, доказывавшего, что подсудимый — больной человек, нуждающийся в профессиональной помощи. Однако обвинение настаивало на социальной природе его гомосексуальности, обусловленной устройством монастырей, где присутствуют только лица одного пола.

В 1921 году полиция накрыла травести-вечеринку на 95 человек в Петрограде. Одним из организаторов был матрос Афанасий Шаур, который сам же и навёл на вечеринку органы безопасности. Он обещал им собрание контрреволюционеров, но полиция обнаружила только мужчин, переодетых в женщин. Судья и следователь не нашли никакой контрреволюционной деятельности и всех задержанных в конечном итоге отпустили. В результате Шаур, видимо, рассчитывавший на награду, сам попал под подозрение и бежал в Тбилиси. Психиатр Владимир Бехтерев, консультировавший многих гомосексуалов в то время и поэтому привлечённый полицией для проведения экспертизы, писал: «Мне пришлось дать заключение по этому делу, и, конечно, оно было дано в пользу прекращения дела, ибо ни совращения, ни пропаганды гомосексуализма в этом случае установить было нельзя».

Возвращение статьи за мужеложство

К началу 1930-х годов мир охватил экономический кризис. В Советском Союзе правил Сталин, сконцентрировавший власть в своих руках и начавший активное подавление любого возможного недовольства — которое могло быть связано в том числе и с экономическими проблемами. Режим повсюду искал потенциальных врагов и предателей и потому начал вычищать заметные городские субкультуры, которым давалось именование «асоциальных элементов». Так, секс-работниц, бездомных и попрошаек начали отправлять в трудовые лагеря на «перевоспитание». Вслед за этим пойдут уже более масштабные проявления людоедства советской власти — Голодомор в Украине, Ашаршылык в Казахстане и национальные чистки в рамках Большого террора по всему СССР.

Гомосексуалы сначала не интересовали спецслужбы. Однако в августе 1933 года вновь была накрыта травести-вечеринка во время одной из уже регулярных облав, в рамках которой ОГПУ искало бордель. Во время допроса у задержанных выяснили информацию о существовании других мест, в том числе в других городах, где постоянно собирались подобные вечеринки, — после этого там тоже прошли рейды. 15 сентября 1933 года глава ОГПУ Генрих Ягода написал Сталину записку, в которой, играя на паранойе генсека, утверждал, что «актив педерастов, используя кастовую замкнутость педерастических кругов», проник во все слои общества — от солдат и рабочих до литераторов и дипломатов — и создавал там антиреволюционные шпионские ячейки.

Сталин ответил, что «надо примерно наказать этих мерзавцев, а в законодательство ввести соответствующее руководящее постановление». В течение года был вновь принят закон, криминализующий мужеложство.

Увязывание гомофобии со шпиономанией российские коммунисты тоже, по всей видимости, почерпнули у немецких властей. Летом 1933 года, незадолго до облав ОГПУ на гомосексуалов в СССР, европейские антифашисты организовали в Лондоне антипроцесс, шедший параллельно с процессом Маринуса ван дер Люббе в Германии. Люббе был нидерландским коммунистом, приехавшим в Германию бороться с пришедшими к власти национал-социалистами. Нацисты обвиняли его в поджоге Рейхстага и использовали процесс против него как повод для репрессий против коммунистов и введения чрезвычайных мер, сильно ограничивавших права и свободы немецких граждан. Коммунисты, в свою очередь, на лондонском антипроцессе и в выпущенной к нему Коричневой книге о поджоге Рейхстага и гитлеровском терроре утверждали, что ван дер Люббе был наркозависимым и любовником главы Штурмовых отрядов нацистов Эрнста Рёма.

Публикация любовных писем последнего в социал-демократической газете Münchener Post за пару лет до этого вызвала обвинения в лицемерии в адрес НСДАП со стороны коммунистов. Гомофобия была частью нацистской идеологии, тогда как левые выступали за декриминализацию гомосексуальности в Германии, — но при этом одним из ключевых людей в нацистской партии оказался гомосексуал, и Гитлер в связи с этим ничего не сделал. Нацисты же увязывали гомосексуальность с марксизмом и иудаизмом и видели во всех трёх путь к деградации и вымиранию арийской расы. Поэтому левые в публикациях в Münchener Post обвиняли нацистов в том, что в их партии занимаются развращением немецкой молодёжи.

Левые по всему миру, в том числе в Советском Союзе, подхватили версию событий из Коричневой книги и стали использовать её в своей пропаганде. Поэтому неудивительно, что Максим Горький в статье «Пролетарский гуманизм», где он противопоставляет немецкий фашизм и советский коммунизм, пишет:

«Не десятки, а сотни фактов говорят о разрушительном, разлагающем влиянии фашизма на молодёжь Европы. Перечислять факты — противно, да и память отказывается загружаться грязью, которую всё более усердно и обильно фабрикует буржуазия. Укажу однако, что в стране, где мужественно и успешно хозяйствует пролетариат, гомосексуализм, развращающий молодёжь, признан социально преступным и наказуемым, а в „культурной“ стране великих философов, учёных, музыкантов он действует свободно и безнаказанно. Уже сложилась саркастическая поговорка: „Уничтожьте гомосексуалистов — фашизм исчезнет“».

Нацисты, придя к власти, начали кампанию по преследованию гомосексуалов. Были закрыты все гей-бары и места встреч гомосексуалов, запрещены издания на тему гомосексуальности, разгромлен Институт сексуальных наук Хиршфельда, а вся его литература была сожжена на городских площадях. И всё это произошло за полгода до рейдов ОГПУ, записки Ягоды и статьи Горького.

Помимо единственного абзаца в статье Горького, пусть даже и опубликованной в двух главных советских газетах — «Правде» и «Известиях», — никакой информационной кампании против мужеложства в стране не проводилось. Шотландский журналист Гарри Уайт, который переехал в Россию в 1932 году во многом из-за декриминализации «мужеложства», пытался найти какую-то информацию об отношении советского государства к гомосексуальности, после того как инженера Ивана, с которым он начинал строить отношения, арестовали в 1933 году. Однако и психиатр, к которому он обратился, и Большая советская энциклопедия утверждали, что гомосексуальность в СССР ненаказуема. Информированы о нововведении были только суды и спецслужбы.

Как отмечает исследовательница истории СССР Шейла Фицпатрик, в вопросах государственной политики Сталин предпочитал скрытность и двусмысленность, обычно давая народу сигналы о том, чего следует ожидать в своих выступлениях или показательных процессах, вместо того чтобы выносить чёткие предписания. По её мнению, это позволяло ему укреплять свою власть, принимая, по сути, произвольные решения.

Статья о мужеложстве постоянно использовалась для борьбы с политическими оппонентами. Одними из первых жертв стали сотрудники наркомата иностранных дел. Этим ведомством долгое время управлял Георгий Чичерин (до того бывший заместителем Троцкого), о гомосексуальности которого было хорошо известно. Незадолго до принятия закона он вышел на пенсию в связи с плохим здоровьем. Своему преемнику он сетовал на то, что советское руководство своими выступлениями подрывает отношения внутри Коминтерна, а ГПУ постоянно провоцирует международные скандалы, без предупреждения арестовывая и иногда даже расстреливая иностранцев.

Нападки на ведомство Чичерина содержатся уже в письме Ягоды Сталину, где единственные якобы шпионские связи гомосексуалов, на которые тот указывает в нём, — это связи дипломатов с послами Германии, Норвегии и Финляндии. Самого Чичерина, поскольку он уже вышел на пенсию, трогать не стали. Однако наркомат иностранных дел, куда Чичерин привёл многих своих гомосексуальных друзей, подвергся чисткам.

В 1933 году репрессиям за свою гомосексуальную любовную лирику подвергся поэт Николай Клюев. Поскольку судили его до принятия закона по ходатайству редактора журнала «Новый мир« Ивана Гронского лично Ягоде, обвинили его в итоге в контрреволюционной агитации. Причём Гронский видел антисоветские стихи Клюева и до этого, но они его так не возмущали, как гомосексуальная поэзия. В 1933 году музыковед и директор Московской консерватории Болеслав Пшибышевский был исключён из партии в рамках партийной чистки, а в 1934 осуждён за мужеложство. В 1939 году «мужеложство» было одним из пунктов обвинения сменившего Ягоду на посту Николая Ежова. В итоге, несмотря на признательные показания (очевидно, выбитые под пытками), в приговор оно не вошло, но при этом на допросах Ежов выдал имена других гомосексуалов, которых НКВД, скорее всего, использовало для шпионажа под угрозой преследования за их ориентацию. В 1944 году после ссоры со сменившем Ежова на посту главы НКВД Лаврентием Берией за мужеложство был осуждён певец и любимец публики Вадим Козин, всю войну разъезжавший по фронтам с концертами. В 1948 году подвергся преследованиям по этой статье режиссёр Сергей Параджанов, открыто критиковавший советскую культурную политику и выступавший против цензуры и судебных расправ над украинской интеллигенцией.

При этом лояльные к власти геи, о гомосексуальности которых было известно, репрессированы не были. Так, сексуальность Козина не была ни для кого секретом и до 1944 года, но до ссоры с Берией никого не беспокоила. Не были репрессированы такие известные гомосексуалы, как актёр Юрий Юрьев и —позже — танцор балета Рудольф Нуреев.

Ежов так и вовсе не был гомосексуалом — точно так же, как его предшественник Ягода и его преемник Берия, он сам пал жертвой репрессий и был обвинён одновременно в подготовке заговора и сексуальных преступлениях. Утверждения о гомосексуальности археолога Льва Кляйна, осуждённого за мужеложство в 1981 году, также ничем не обоснованы. Сам Клейн на вопросы об ориентации отвечал: «Доказывать, что я не гомосексуал, так же некрасиво, как доказывать, что я не еврей или не чеченец».

На пути к декриминализации

В таких обстоятельствах неудивительно, что советские врачи и юристы далеко не всегда безоговорочно поддерживали криминализацию мужеложства. Историк Рустем Александер в недавно вышедшей книге «Закрытые», посвящённой жизни гомосексуалов в Советском Союзе, приводит, например, историю психиатра Игоря Сумбаева из Иркутска. О том, что Сталин объявил однополые отношения вне закона, Сумбаев, как и многие другие специалисты, узнал лишь несколько лет спустя. Он, однако, по-прежнему рассматривал гомосексуальность как болезнь, поддающуюся лечению, и продолжил принимать гомосексуальных пациентов — только теперь с большей осторожностью. Впоследствии ему помогали ученики, Арон Белкин и Николай Иванов, ставшие со временем известными сексологами.

В 1959 году подкомитет юридической комиссии РСФСР по предложению председателя Бориса Никифорова рассматривал внесение изменений в статью о мужеложстве. Никифоров знал, что применить ее в случаях добровольных контактов было сложно, потому что основания для возбуждения дела неясны, а экспертиза абсурдна. Любого мужчину без нарушений эрекции можно было признать виновным в мужеложстве в качестве активного партнера. Точно так же, если физических особенностей, препятствующих сексуальному проникновению, не обнаруживалось, человека можно было обвинить в пассивном мужеложстве.

В то же время Никифоров понимал, что предложение отменить закон целиком может стоить ему карьеры, так что предложил только смягчить наказание. К его удивлению, предложение не встретило возражений. Юридическая комиссия РСФСР поправку тоже поддержала — причем там даже высказывалось предложение отменить наказание вовсе. Однако в новую редакцию Уголовного кодекса РСФСР это изменение так и не попало. По словам председателя Юридической комиссии Алексея Герцензона, решение было отклонено в последнюю минуту кем-то из партии.

Аналогично за декриминализацию мужеложства в своих статьях и диссертациях выступали выпускник юрфака МГУ Алексей Игнатов, аспирант Ленинградского университета Павел Осипов и правовед из Таджикской ССР Яков Яковлев. Интересно, что оппонировавший им в своей диссертации криминалист Борис Даниэльбек из Азербайджанского государственного университета, выступавший за криминализацию также и лесбийских отношений, столкнулся с непониманием со стороны комиссии. Заслуженный юрист РСФСР и профессор Марк Якубович отметил:

«Думается, что высказывания целого ряда авторов о необоснованности введения наказуемости добровольного мужеложства в нашем законодательстве с достаточной убедительностью диссертантом не опровергнуты. Ненаказуемость добровольного гомосексуализма, несомненно, позволит безбоязненно обращаться за врачебной помощью по поводу своего извращения, и с этим нельзя не считаться».

Пик гомофобных настроений в СССР пришёлся на 80-е годы, когда по всему миру началась эпидемия ВИЧ. Советские власти сначала игнорировали эту проблему под предлогом того, что она касается только проституток, геев и наркоманов (это была американская идея), а в СССР есть законы, которые от них якобы защищают. КГБ даже начал международную кампанию по дезинформации, обвиняя США в том, что ВИЧ был создан в биолабораториях, подконтрольных Пентагону. Для доказательства этой позиции советские газеты ссылались на якобы независимые зарубежные источники типа индийской газеты Patriot, которая на самом деле была основана КГБ в 1967 году. Причём настоящим, но неназванным источником этой теории был американский квир-журнал New York Native. Она возникла вследствие того, что американские гей-журналисты не доверяли властям, отказывавшимся бороться с «гей-чумой», и много спекулировали о происхождении болезни.

Эта волна гомофобии пошла на спад только после массового заражения младенцев в больнице Элисты — следствия халатности работников, многократно использовавших нестерильные иглы. Советские граждане наконец осознали, что есть другие пути распространения вируса, и начали больше беспокоиться об ужасном состоянии советской медицины, чем о нравственном облике своих сограждан.

Однако несмотря на то, что общественное мнение было уже почти готово к борьбе за декриминализацию гомосексуальности, произошла она, так же как и криминализация, без участия граждан. В 1993 году Борис Ельцин без всяких объяснений упразднил статью о мужеложстве под давлением Совета Европы.

Защита «традиционных ценностей»

В 2013 году Госдума приняла закон о запрете пропаганды «нетрадиционных сексуальных отношений» среди несовершеннолетних. В отличие от всех предыдущих гомофобных законов, когда-либо принимавшихся в России, его обосновывали не тем, что этот закон якобы помогает в движении к более прогрессивному обществу, а тем, что он должен помогать защищать некие «традиционные» или «семейные» ценности. Обычно под ними подразумевается борьба с правами ЛГБТ+, феминизмом и абортами, а также поддержка церкви.

Правда, конкретно такой набор ценностей вряд ли возможно найти в российской истории. В допетровские времена, когда церковь была сильна и обладала независимостью от государства, в России не было законодательного преследования гомосексуальности. Пётр I пытался вестернизировать страну, подчинил церковь светской власти и ввёл первые законы против мужеложства. Самое же жестокое преследование однополых отношений в России проводилось одновременно с преследованиями церкви.

Этот набор, как и само словосочетание «традиционные/семейные ценности» возник в дискурсе американских христиан-правоконсерваторов на рубеже 60–70-х годов ХХ века. Он появился как реакция на сексуальную революцию, распространение феминизма и становление ЛГБТ-движения — поэтому и борьба за традиционные ценности строится исключительно вокруг борьбы с этими явлениями. Причём американские правые обвиняли в распространении этих явлений коммунистов, якобы внедрившихся в американское общество, чтобы его развалить, — их последователи и сейчас продолжают винить во всём «культурный марксизм». Защита «традиционных ценностей» была одной из центральных тем президентства республиканца Рональда Рейгана, правившего Америкой в 80-х. А начиная с 90-х годов каждого либерального кандидата в президенты США консерваторы обвиняли в покушении на эти ценности.

Одним из таких консерваторов был американский историк и президент консервативного Центра семьи, религии и общества Говарда Аллан Карлсон, написавший книгу «Семейные вопросы: размышления об американском социальном кризисе». Он утверждал, что послевоенные феминистская и сексуальная революции привели к демографическому упадку в Америке. Профессора социологии из МГУ, Анатолий Антонов и Виктор Медведков, обеспокоенные падением рождаемости в России, были очень увлечены его работами. Они перевели их на русский язык и в 1995 году пригласили его в Москву. В 1997 году они совместно основали Всемирный конгресс семей (ВКС) — организацию, которая поставила себе задачу продвигать «традиционных ценностей» по всему миру.

Это была, конечно же, не единственная такая организация. В 90-х годах американские правые занялись продвижением консерватизма за рубежом. Так, Американский центр закона и правосудия American Center for Law and Justice (ACLJ), основанный телепроповедником Пэтом Робертсоном, развернул лоббистскую сеть, занимавшуюся пропагандой гомофобии в Кении и Зимбабве. Над тем же самым в Центральной Африке работают организации Human Life International и Family Watch International.

Они играли на ксенофобии местных диктаторов вроде Роберта Мугабе, старательно подталкивая их к увязыванию её с гомофобией, и постепенно эта стратегия начала давать плоды. В 2006 году гомосексуальность была криминализована в Зимбабве. До этого такие законы существовали только в Великобритании (с 1988 по 2003 год) и некоторых штатах США (Луизиана, Оклахома, Миссури, Техас и Флорида). В начале 2010-х годов запреты «гомопропаганды» предлагали ввести в Армении, Кыргызстане, Литве и Украине.

Однако успешными попытки бороться с «пропагандой нетрадиционных сексуальных отношений» оказались только в России, где ВКС удалось выстроить связи с властями. Так, в 2010 году его представитель Лоуренс Джекобс участвовал в организуемой женой бывшего главы РЖД Владимира Якунина конференции «Святость материнства». Елена Мизулина встречалась с Джейкобсом как минимум трижды. Между 2010 и 2014 годами американские евангелисты провели по крайней мере пять крупных мероприятий, на которых они излагали свои взгляды для российской аудитории. Протоиерей Дмитрий Смирнов занимался связями ВКС и РПЦ. Якунин и православный олигарх Константин Малофеев финансировали организацию конференции ВКС в Москве в 2014 году — она состоялась, несмотря на аннексию Крыма и санкции, хотя многие участники отказались приехать. Президент американской Национальной организации за брак и соорганизатор конференции ВКС в Москве Брайан Браун встречался с Мизулиной за два дня до принятия закона о «гей-пропаганде».

Во время третьего президентского срока Владимира Путина Россия, не сумевшая вписаться в мировой порядок, попыталась оседлать международную консервативную волну, разгоняемую американскими консерваторами. Однако война с Украиной во многом подорвала эти усилия, оттолкнув от России многих потенциальных союзников. Как в известной цитате Петра Чаадаева, она и в этот раз показала всему миру, как не надо жить и чего не надо делать, во многом поспособствовав движению за права ЛГБТК+ за своими пределами.