«Офицер дал понять, что нас выдворяют в Россию». Как антимиграционная политика Трампа сказалась на беженцах из России

Виктория (депортирована из США вместе с семьей): «Как только вернули паспорт, нам удалось бежать»

В 2024 году мы пошли на похороны Навального. Выходить было очень страшно. В тот день предупреждали о том, что будут задержания, всячески запугивали людей, но мы не смогли не пойти попрощаться. Вскоре после этого у нас начались проблемы с силовыми структурами РФ, пришлось быстро собрать вещи и уехать с двумя несовершеннолетними детьми.

Мы приехали в Мексику в июне 2024 года, зарегистрировались в приложении CBP (Customs and Border Protection) Таможенно-пограничной службы США. Это как электронная очередь. Прожили семь месяцев в ожидании, когда назначат дату перехода границы. Потом власть поменялась и приложение закрылось. Мексика стала принимать более жесткие меры против иммигрантов, начались рейды на границе с США. Деньги заканчивались. Плюс в Мексике было небезопасно: на наших глазах российскую семью с двумя детьми похитил картель и держал несколько дней в тяжелых условиях.

В начале февраля 2025 года мы с мужем решили выдвигаться на КПП и запрашивать политического убежища. И не успели. Мы приехали на пункт перехода Атаи-Меса в Калифорнии. Офицеры CBP в один голос говорили, что политического убежища не существует, что новая администрация закрыла эту программу. Говорили: возвращайтесь в Мексику. Мы последовательно твердили, что хотим убежища.

Нас оформили в пограничном пункте. Юридически там ты не находишься на территории США. Причем там были только русскоговорящие семьи: казахи, киргизы, россияне, граждане Армении. Мы понимали, что это не отель, но условия были очень жесткими. Дети были всё время голодные, нас кормили снеками и дошираками. С нами в задержании была девочка полутора лет и несовершеннолетние дети до 17 лет. Нам не всегда давали питьевую воду, говорили пить из-под крана. Те, кто приехал раньше, страдали от кишечных расстройств. Мы не стали рисковать. Самое ужасное, что мы детей купали в холодной воде, несмотря на наши просьбы это отрегулировать.

Медицинский персонал относился не очень хорошо, единственный совет, что они давали, это пить воду, чтобы не было обезвоживания. Ночная смена была добрее. Они кормили детей, разрешали нам звонить, иногда видеться с мужьями, которые находились в отдельной камере, причем порой сидели в наручниках.

Нас 25 дней держали в комнате. Холодный кондиционер, белые стены и две видеокамеры — они все наши движения видели. Мы спали на матрасах на полу и укрывались фольгой. Дети просто с ума сходили, строили из матрасиков лабиринты. Незамедлительно прибегал офицер и очень агрессивно реагировал: если будете продолжать игру, отберем матрасики и выдадим тонкие маты для йоги. Мы просили книги или хоть минут 15 погулять — ничего не разрешалось. Сказали, сидите или спите.

Один ребенок с РАС все дни кричал на весь бордер, но всё равно его держали и не выпускали. Беременную девушку на 32-й неделе тоже продержали порядка тридцати дней.

На стенах комнаты, куда нас водили обедать, висели плакаты, где было написано, что на границе максимальное время задержания для детей — не больше 72 часов. Мы на это указывали, но офицеры говорили: «Вы приехали в самое неподходящее время, никакого убежища нет, хотите — подписывайте заявление о депортации и покупайте билеты».

Семьи, которые находились в заключении тридцать дней и больше, начали депортировать. Первую группу россиян, около пятнадцати человек с детьми, отправили в Коста-Рику в наручниках военным самолетом. Мы видели из своих окошек, что их увезли против их согласия. Они нам рассказывали потом, что не хотели садиться в самолет, но военные их заталкивали.

Через какое-то время депортации военными самолетами прекратились, нас отвезли коммерческим рейсом. Нас сопровождали четыре человека из транспортной компании, достаточно доброжелательные. Они нас успокоили, накормили, помыли и сопровождали через Вашингтон в Нью-Йорк. Никакой агрессии, разве что забрали у нас телефоны, документы, ноутбук.

Мы всё время говорили, что никуда не поедем. Они нам сказали: наше дело только вас сопровождать от Сан-Диего до Нью-Йорка, где нас встретит офицер ICE (Иммиграционная и таможенная полиция США), ему и надо задавать вопросы. Мы ночевали в отеле в Нью-Йорке, нам дали отдохнуть, но сопровождающие дежурили прямо в номере и всю ночь менялись и караулили, чтобы мы не сбежали.

Офицер ICE приехал в аэропорт и дал понять, что нас выдворяют в Россию. Я говорила, что нам очень опасно возвращаться. Мы постоянно просили политического убежища публично, чтобы другие люди это слышали. Офицер сказал, что если мы откажемся, меня с детьми отвезут в Коста-Рику, а мужа насильно — в Россию.

Еще он сказал, что по нам уже принято судебное решение. Сказал: вот желтый конверт, документы получите в России. Я сказала: «У нас есть адвокат, дайте позвонить». Он сказал, что это бесполезно. Мы уверены, что по нашему делу никакого суда не было. Нас нет в судебной системе США. Очевидно, что офицер нам солгал. Когда была эта показательная порка, мы были истощены, унижены, ослаблены, напуганы. За детей было очень обидно.

Наш адвокат потом посмотрел документ, который нам выдали. Стоит запрет на въезд на пять лет. Адвокат говорит, что это даже не депортация, а ускоренное выдворение. Ничего не сказано о том, что мы запрашивали политическое убежище, и ничего о том, что состоялся суд.

Несколько адвокатов нам сказали, что в их практике было выдворение из иммиграционной тюрьмы (когда человек находится на территории США), но не бывало, чтобы депортировали прямо с границы. Сейчас правозащитники подали коллективный иск к властям по этому вопросу, включая Американский союз гражданских свобод.

Нашей семье повезло. На пересадке нам выдали паспорта. Нам удалось бежать. Сопровождавшие не полетели с нами, но они поднимались с нами по трапу самолета вместе с офицером ICE. Документы отдали сотруднику авиакомпании в специальной форме.

Нас депортировали через Китай, мы летели 17 часов китайской авиакомпанией. Приставленный к нам сотрудник сидел на соседнем кресле и спал. В аэропорту Пекина перед прохождением иммиграционного контроля перед посадкой в Россию нам выдали документы на руки и оставили нас. Мы воспользовались этим и купили билеты в другую страну.

Сейчас прошло уже два месяца. Мы потеряли ориентиры, но пытаемся держаться. Все медицинские показатели у нас слетели. У детей была аллергия. Нас ведь кормили сладкими снеками: арахисовое масло каждый день.

Сейчас дети не доверяют взрослым, плохо идут на контакт. Мы решили их не водить к психологам или психотерапевтам, просто дарим свое общение, гуляем, читаем книги, верим в лучшее. В приоритете восстановление психологического состояния нашей семьи. Сильно вперед строить планы тяжело. Я считаю, что с нами поступили несправедливо и что справедливость восторжествует, как бы это ни банально звучало в наше время.

Мы нашли американского адвоката. Он говорит, что нужно ждать решения по коллективному иску Американского союза гражданских свобод.

Никита (проскочил до Трампа): «Добро пожаловать в Америку»

Я участвовал в митинге в поддержку Алексея Навального в 2021 году. В марте 2024 года развесил в магазине, в котором работал, листовки с надписью «Нет войне», а также с призывами не ходить на выборы — в виде ценников. От посетителей вместо слов поддержки начали звучать угрозы. Участник «СВО» заставил меня всё это снять, угрожая физической расправой. Не прошло и двух недель, как полицейские пришли на работу и сказали, что на меня поступила жалоба, а потом подкараулили возле дома и отвезли в отделение.

Мне сказали, что они знают, что я был на митинге в поддержку Навального и избежал наказания. Тогда мне угрожали административным штрафом, в итоге ничего не сделали и отпустили, но не забыли. В этот раз сказали, что наказания мне не избежать, что хотят завести уголовное дело по статье «экстремизм». Меня продержали всю ночь, выпустили только утром. Я понял, что нужно бежать из страны, и через пару дней улетел в Турцию, но там убежища не дают, наоборот, выдают беженцев по просьбе российского правительства. Спустя дней 10 принял решение ехать в Америку просить убежища.

Попробовал улететь в Мексику, но сотрудники турецкого аэропорта меня не пустили. Оставался единственный вариант — лететь из России, хоть это и опасно. Прилетев в Москву, благополучно доехал до другого аэропорта на пересадку, прилетел на Кубу. А на следующий день ко мне домой в России явились сотрудники полиции, искали меня. Осмотрели квартиру, сказали, что на меня заведено уголовное дело и чтобы я явился в отделение полиции.

С Кубы я попал в Мексику и зарегистрировался в приложении CBP Таможенно-пограничной службы США, которое позже с приходом Трампа к власти перестало работать. В конце июня 2024 года я получил дату перехода границы, меня встретили. Проверили документы, взяли анализ ДНК. Отвезли меня в так называемый бордер — по факту это задержание на границе. Там я пробыл 7–8 суток, держали меня в одиночной камере — из-за ВИЧ-положительного статуса. Потом заковали в наручники и отвезли в иммиграционную тюрьму Атаи Меса, рядом с Сан-Диего, где содержали в общем блоке на 128 человек. Через две недели назначили мне анализ крови, еще через две недели принял доктор, и мне начали выдавать терапию от ВИЧ.

Интервью «на страх» у меня провели на 50-й день после перехода границы. Это происходит абсолютно рандомно: у кого-то на четвертый день, у кого-то на пятидесятый. Сотрудник Министерства внутренней безопасности США дистанционно по телефону спрашивал, кто я, что я, откуда я, почему я бежал, какие у меня были проблемы, какие могут быть последствия по возвращении в Россию. Был переводчик. Длилось все 2 часа 20 минут. Я готовился заранее: записал все события, чтобы ничего не забыть. Любые противоречия и забывчивость могут интерпретировать как ложь.

Спустя десять дней принесли результат — позитивный. Сотрудник поверил в мой страх преследования, счел, что мне действительно опасно возвращаться.

На октябрь назначили первое судебное слушание. В сентябре выходцев из СНГ стало слишком много, возникло перенаселение, нас было 40 русскоговорящих на юнит. Принесли списки на перевод в другое место. С собой можно было взять только одеяло. Кто-то смог отстоять продукты. Просидели всю ночь до 5 утра в камерах перед отправкой. Другим дали в свою одежду переодеться, а мою одежду потеряли.

Нас отправили в Конро — городок в Техасе, местный центр содержания считается настоящей тюрьмой. Расселили нас в камеры по 12 человек. В камере стоит два телефона, два планшета, можно заказывать еду, есть мессенджеры для переписки с окружающим миром. Но водили нас на прогулку и в медблок мимо обычных заключенных в оранжевой форме.

У меня были проблемы из-за моей болезни. Многие перепугались, что я заразный. Приходилось долго объяснять, что ВИЧ — это вполне нормально. Но всё равно из одной камеры меня выкинули. После двух суток в карцере медблока меня переселили в другую камеру, там встретили еще агрессивнее, сказали встать у дверей. Люди были русскоязычные, они кричали, ругались. Прибежала куча охранников. Как дверь открылась, я сразу же вытолкнул свои вещи: «Пожалуйста, заберите меня отсюда». Охранник затолкал вещи обратно: «Никто отсюда не выйдет». В итоге меня изолировали от других, переселили в камеру на 18 человек, я там жил один, потом нашли другую камеру.

Дату суда назначили на конец января. Я готовился самостоятельно, без адвоката, и думал, что всё успею. Мне помогли добровольцы. Адвокатская контора смогла взять меня как клиента pro bono, то есть бесплатно. Мы поняли, что дело выигрышное, но нужно подготовиться получше. Адвокаты попросили перенос слушания, судья пошел навстречу. Перенесли на начало марта. У меня вроде всё было: доказательства, фотографии, справки. Но очень важно это правильно подать, например, уточнить даты фотографий. Благодаря адвокату мы смогли всю информацию довести до суда.

Суд продолжался около трех часов. Мне сказали, что я получаю убежище. Я выиграл в суд, но по закону есть 30 дней на подачу апелляции, и пока он не истечет, ты сидишь в детеншене. Почти на всех подают апелляции, но в моем случае прокурор сказал, что не видит причин для подачи апелляции. Всего я провел в заключении 9,5 месяца. В апреле меня выпустили, пожелали счастливого пути. Офицер ICE поздравил с получением убежища, пожелал, чтобы было всё хорошо, сказал: «Добро пожаловать в Америку».

При выходе мне выдали российский заграничный паспорт и больше никаких документов. После адвокаты прислали мне решение суда. Я вышел пустой — негде жить, нечего есть. Друг меня приютил. Чтобы немного встать на ноги, я обратился за государственной помощью. Также я должен пойти в языковую школу, иначе пособие прекратят выплачивать. Есть в планах искать работу, но нужен номер социального страхования, этого ждать еще несколько недель. А еще очереди по два-три месяца, чтобы получить водительские права. Пока езжу по российским правам.

Жена по-прежнему в России, проблем у нее не возникало. Планы по ее переезду есть, но как это реализовать, неясно. Воссоединение семьи возможно только после получения грин-карты, а форма рассматривается от 3 до 5 лет.

Максим (ожидает решения в США): «Потеряли надежду там, надежду здесь»

С началом войны в Украине я завел антивоенный Telegram-канал. Когда началась мобилизация, на три месяца уезжал в Казахстан, но потом вернулся. Мы с женой уже тогда понимали, что оставаться в России нам опасно. Поэтому всё, что можно было продать, продали и в ноябре 2023 года вылетели в Мексику. Там зарегистрировались в приложении таможенно-пограничной службы США СВР-1 и начали ловить дату перехода границы, как и все.

Денег у нас было не очень много, а ожидание продлилось более 260 дней. Приходилось очень сильно экономить. В июле 2024 года, когда мы «поймали» дату перехода границы, появилась надежда. Мы получили назначение в Калексико, в Калифорнии. Я думал, что нам проведут интервью, но вместо этого на нас просто наорали и очень грубо обыскали. На мне было худи, на нем срезали шнурок ножом, чуть не порезав мне лицо. Сказали: закрой рот и жди.

После обыска, изъятия шнурков, ремня и так далее, взяли отпечатки пальцев и заковали нас в наручники. Затянули с такой силой, что у меня болели руки и остались следы. Никто не объяснил, что будет дальше. Потом нас разделили и стали допрашивать. Мы оба по-английски говорим очень плохо, но переводчик, которого нам дали, тоже не особо справлялся.

Работник USCIS (Службы гражданства и иммиграции США) задавал вопросы: кто я, почему я здесь, кто мне эта женщина. На первом же заходе ты должен сказать, что просишь политического убежища. Досматривали наши телефоны. Я толком не спал, для меня это был сущий ад. Держишь трубку, переводчик переводит не так, а вся твоя жизнь зависит от того, как он переводит.

На второй день мне дали попрощаться с женой, которую отправляли в другую иммиграционную тюрьму, отдали чемодан, стянули руки за спиной, посадили в минивэн с решетками на окнах и куда-то повезли. Высадили у большого здания, построили, обыскали. Сразу было видно, что это тюрьма. Отправили в маленькое помещение с металлическими скамейками, где мы просидели часов 12. За это время покормили один раз. Потом разделили по большим помещениям размером со спортзал. Обычно они вмещают 64 человека, там стоят двухэтажные койки, мини-комнаты по четыре человека. Тебе присваивается номер кровати. Ты перестаешь быть Максимом или кем-то еще, становишься номером кровати и обязан отзываться на этот номер.

Пять с лишним месяцев я провел в заключении. Эти месяцы стали ужасным испытанием — и психологическим, и физическим. Я человек со многими хроническими заболеваниями, которые зависят от обезболивающих. Я попал в медицинский отдел на третий день, меня осмотрели и отправили обратно. Я не спал, смотрел в одну точку в стену. Парни, которые были в нашем юните, говорили, что россиян, молдаван, узбеков, грузин, киргизов перестали выпускать из задержания. Так и оказалось. Латиноамериканцев, африканцев, пакистанцев, индийцев отпускали через неделю после интервью.

Бесплатных адвокатов смогли найти только двое, представители ЛГБТ. За политическое дело никто не хотел браться, ЛГБТ-дело считалось проще, как и религиозное — в лагере были в том числе свидетели Иеговы, объявленные в России экстремистами. Пришлось учиться самому себя защищать. Пытался что-то изучать. Понял, что у судей есть доклады по странам, они знают, что в России творится. Но на заседании судья сказала, что я буду депортирован в Россию.

Мне говорили: «Тебе конец, она Россию не любит». Суды работают на депортацию. Много людей с хорошими политическими кейсами были почему-то уверены, что сами обойдутся без адвоката. Они все проиграли. Мне видна тенденция: перестали давать убежище россиянам. Максимум — защиту от депортации.

Я мучился отитом, два месяца прождал записи к врачу. В результате на прием меня не пустил офицер иммиграционной полиции. «А если инсульт?» — «Не нравится — можешь депортироваться». Так отвечали на любую жалобу. В тюрьме кто-то пытался совершить суицид, у него в вещах нашли лезвие и отправили в изолятор. Он перегрыз себе вены зубами, тогда ему оказали помощь. Некоторые россияне пытались повеситься. Я очень сильно болел, мне давали обезболивающие, но они уже не помогали. Было тяжело смотреть на диабетиков. Им просто мерили сахар.

Однажды я гулял во дворе и встретил человека, который сказал, что с ним везли мою жену. Оказалось, что ее привезли в ту же тюрьму. С третьего слушания мы были на заседаниях суда вместе. Нас отдельно приводили, сажали вместе, потом разводили. Через какое-то время разрешили свидания раз в неделю по одному часу. Строгий контроль: не давали прикоснуться к жене. Были моменты, когда надсмотрщики срывались, подбегали, начинали кричать — никаких контактов.

Некоторых из россиян разлучили с семьей: жену отправили в Луизиану, ребенка — в детский дом. Некоторые получали письма от жен, которые говорили, что подают на самодепортацию. Не знаю, что повлияло, но под Новый год выпустили людей, которые долго сидели, 5–6 месяцев. В декабре выпустили жену, а в январе — меня.

Сейчас мы живем в одном из штатов в ожидании суда, который будет нескоро, нашли поручителя, получили страховку. Мы не имеем права работать. Любое нарушение возвращает в детеншен. В детеншене боялись и тут боимся. Надо держаться, ждать, потом подавать на разрешение на работу, если всё будет хорошо. Мы продолжаем вести свой Telegram-канал и не собираемся прекращать.

Мы всё потеряли. Свою жизнь в России. Потеряли надежду там, надежду здесь. Я осознаю, что у меня нет прав, мне дали просто побыть здесь. Твоя жизнь не зависит от тебя. Назад в Россию мы не сможем вернуться. Те, кого депортируют в Россию, пропадают, от них нет вестей. Их отправляют с документами, с телефоном. Твое иммиграционное дело с тобой едет. Ты приезжаешь в Россию, попадаешь на погранконтроль — и всё, привет.

Дмитрий Валуев, руководитель Russian America for Democracy in Russia называет ситуацию, которая сложилась на границе, «тяжелой»:

«Беженцев из России, которые запрашивали убежище начиная с середины 2024 года, стали помещать в так называемые детеншены (иммиграционную тюрьму). Почти все эти люди отрезаны от внешнего мира. Есть предположения, что в мае-июне 2024 года появилось непубличное, но официальное распоряжение властей о том, что граждане ряда постсоветских стран, включая Россию, должны содержаться в заключении до рассмотрения дела по существу.

Никто из иммиграционных юристов не смог получить официальную копию этого постановления. Непонятно даже, кто его издал. По разным косвенным признакам было установлено, что это касается граждан нескольких стран: России, Грузии, Узбекистана, Кыргызстана, Таджикистана. Были сведения, что там были Молдова или, возможно, Армения.

Граждане именно этих стран накапливались в аномальном количестве в детеншенах. Люди из других стран появлялись там на пару дней — неделю, потом их выпускали. Число россиян доходило до 50–60%. Это при том, что удельная доля россиян в числе беженцев намного меньше, чем выходцев из латиноамериканских стран.

Осенью 2024-го мы создали проект “Детеншены”. Мы предоставляем задержанным членам семьи возможность общаться друг с другом, бесплатно переводим документы. К счастью, иммиграционные суды принимают бумаги от волонтеров-переводчиков. Сейчас поток беженцев уменьшился, суды переносятся на более ранний срок.

Мы ищем возможности, чтобы люди получили юридическую помощь. В некоторых случаях оплачиваем разовые консультации адвоката. Иногда удается найти адвоката бесплатно, хотя это сложно и редко бывает.

Если дело не подготовлено, если люди идут “вхолодную”, часто случается, что дела проигрывают. Мы помогаем сейчас примерно ста людям, это шестьдесят семей. Есть несколько семей, где больше четырех человек. Семьи с детьми — наиболее тяжелые случаи. Детей разлучают с родителями, помещают в шелтеры или приемные семьи. Это трагедия для всех.

Если вы намерены просить политического убежища в США, будьте готовы к тому, что вас ожидает. Безвыходных ситуаций почти не бывает, но важно действовать осознанно, подготовленно, имея пошаговый план, желательно имея адвоката».

Несмотря на устойчивые слухи о специальных распоряжениях в отношении россиян, не все согласны с тем, что они существуют. «Если поговорить с адвокатами, которые занимаются делами других национальностей, они то же самое скажут», — отметила в беседе с The Insider иммиграционный адвокат в США Алина Кац. По ее словам, в любом случае к запросу политического убежища надо готовиться очень основательно. Прокуроры сейчас подают апелляции на 90% одобренных дел об убежище, уточнила Кац.