Подкасты
Большое интервью Марфы Смирновой с экономистом Владимиром Миловым о российском военном бюджете, инфляции, демографической ситуации в России, расследовании Максима Каца про ФБК и о поездке Владимира Зелинского в США.
Марфа Смирнова: Владимир, здравствуйте. Как всегда, рада вас видеть на YouTube-канале The Insider Live. Начнем с появившегося бюджета на следующий год: 41 триллион рублей. Тринадцать с половиной из них якобы идут на войну, это военный бюджет. Получается, треть. Сразу несколько вопросов: это много или мало? На что они конкретно пойдут? Могут эти 13,5 триллионов превратиться на деле в куда бо́льшую сумму?
Владимир Милов: Нет, по этому бюджету очень сильно видно исчерпание ресурсов — они из последних сил пытаются наскрести на продолжение войны. Мы в последние месяцы видели по всем направлениям, что им очень не хватает денег на войну, на главную статью: две трети военных расходов — это закупка вооружений, военной техники и боеприпасов. И мы видим, что очень серьезные проблемы у военных заводов, нулевая рентабельность и нет возможности строить новые производственные линии. Об этом, например, говорил Чемезов, глава «Ростеха».
Дальше, у них абсолютно системный кризис со снабжением армии. Я думаю, вы знаете: солдаты всё себе покупают сами, и даже многие известные путинские деятели говорили, что они побираются и ничего у них нет. И все время приходится индексировать эти выплаты. Речь идет как о контрактных выплатах, так и в целом о том, что денежное довольствие не успевает за галопирующей инфляцией. Там деньги надо закладывать совершенно другие, хотя бы даже индексацию и без повышения тех выплат, которые обещают за подписание контракта.
По моей оценке, чтобы хотя бы продолжать войну в нынешней интенсивности, им надо примерно 15–20 триллионов в год. Тринадцать с половиной — это совсем мало с учетом того, что мы дисконтируем это на нынешние темпы инфляции, то есть где-то 8–9% годовых. В реальном выражении это индексация военных расходов всего на 15–16% без учета обесценивания в результате инфляции, то есть это совсем ничего, это тонким слоем размазать по всем недостающим направлениям. В прошлом году они принимали бюджет, где закладывалось увеличение военных расходов на 68% в годовом выражении, а сейчас только на 26%, — в два с половиной раза упали темпы наращивания военных расходов.
Они, конечно, хотят увеличить ассигнования на войну, но денег не хватает. Это все основано на максимально нереалистичной оценке будущего баланса доходов и расходов и дефицита бюджета. Они опять хотят продать нам сказку о том, что они уложатся в небольшой дефицит в триллион с небольшим, но за три года полномасштабной войны мы видим, что они все время планируют относительно умеренный и подконтрольный дефицит, хотя он у них все время вылезает за 3 триллиона рублей в год. Так же происходит и сейчас. В этих материалах мы видим, что они очень резко пересмотрели дефицит по этому году, он составит 3,3 триллиона рублей. Это более чем в два раза выше плана, который был год назад, когда они утверждали нынешний бюджет. Поверить, что они смогут удержать в следующем году рост расходов в пределах 5%, а дефицит бюджета в пределах триллиона, — пусть кому-то другому рассказывают эти сказки. Видно, что они еле-еле сводят концы с концами.
Основывают они этот бюджет на нереалистичных прогнозах и денег на войну они, конечно, выделили больше, но гораздо меньше, чем им надо бы по текущему масштабу войну. Поэтому все эти проблемы, о которых много говорили в последнее время, о том, что у них деньги подходят к концу, так или иначе вылезают наружу. Из-за всех этих экономических проблем бешено дорого стоит занимать в долг через эти облигации федерального займа, и у них взрывной рост расходов на обслуживание госдолга заложен в бюджете трех лет. Это тоже очень мешает тратить деньги на что-либо другое. Я бы сказал, что это самый проблемный бюджет за последние годы. Видно, что балансировать им удается все труднее и труднее.
Марфа Смирнова: Мне кажется, показательный пример для населения — это выплаты контрактникам. Тем более что все эти миллионы активно используют в рекламе для того, чтобы привлечь новых военнослужащих. Вы не раз говорили, что денег на вторую мобилизацию нет. И мы видим, что она и не происходит, но, с другой стороны, если нет денег на новую мобилизацию, то почему они найдутся для контрактников? Мы видим, что Путин постоянно повышает эти федеральные выплаты до каких-то безумных миллионов?
Владимир Милов: Мне кажется, что повышение выплат — это прежде всего индикатор не наличия денег, а того, что им очень сильно не хватает людей на фронте. Мы по всем направлениям видим, что у них нет резервов в регионах активных боев на оккупированных территориях Украины, что они бросают в бой последнее. Мы видим, что у них нет людей для операции по вытеснению Вооруженных сил Украины из Курской области. Дефицит людей на фронте прямо очень по всему периметру заметен. Поэтому поднятие ценника за подписание контракта с Минобороны — это скорее отражение того, что у них кричащий дефицит людей и они пытаются из последних сил кого-то найти за деньги.
По моим оценкам, много они не находят. В абсолютном выражении привлечение новых контрактников не очень дорого стоит и не сопоставимо с мобилизацией сотен тысяч человек. На несколько десятков тысяч у них деньги находятся, но приходится ужимать все остальное. Выплаты они платят, а на снабжение и ВПК денег не хватает. И на индексацию нынешнего денежного довольствия по инфляции им тоже не хватает.
Обратите внимание, что эти выплаты новым подписавшим контракт идут за счет того, что они не индексируют денежное довольствие тем, кто уже служит. И у них нет возможностей повозмущаться, потому что их просто отправят или на подвал, или на убой на передовую. Таким образом, эти выплаты — такой сыр в мышеловке. Он, конечно, красивый, вкусный, пахнет хорошо, топовый швейцарский сыр, но он в мышеловке. И мы видим, что те, кто уже подписал контракт, не имеют дороги назад, когда ты внутри находишься возмущаться возможности нет. На сыр у них деньги есть, а на все остальное по периметру, как мы видим, не очень.
Марфа Смирнова: На той неделе вышел доклад Минэкономразвития по средним зарплатам россиян. Это какая-то абсолютно эфемерная сумма. Сейчас это 89 тысяч рублей, а в 2027 году у россиян средняя зарплата будет 128 тысяч рублей. Насколько это далеко от реальности? Неужели население не понимает, что этими цифрами они пускают пыль в глаза людям?
Владимир Милов: В последние годы выросла разница между средней зарплатой и медианной зарплатой. Среднее — это что такое? Когда вы берете всю сумму выплат и делите на всех работников, но у вас непропорционально высокая зарплата в каком-то узком сегменте, например, в той же военной промышленности или в связанных с этим сферах. Медианная зарплата — это когда вы делите работников пополам и проводите какую-то срединную линию. Я не вспомню точную цифру, но она где-то в районе 50 тысяч. И это гораздо ближе к реальности. Мы видим, что разрыв между средней и медианной зарплатой растет. Медианная вырастает несильно и реально отражает середину, а средняя растет непропорционально за счет того, что есть какая-то маленькая сфера, где зарплаты сверхвысокие и тянут эту среднюю цифру вверх.
С другой стороны, если вы посмотрите на официальную статистику, увидите две вещи. Первая: эта зарплатная гонка остановилась, то есть темпы роста зарплат сильно уменьшаются, потому что больше у компаний нет возможностей повышать зарплаты такими кавалерийскими темпами. И вторая история в том, что если посмотреть на реальную потребительскую инфляцию, то рост зарплат ее не покрывает.
Есть агентство РОМИР по исследованию общественного мнения, которое сфокусировано на потребительском рынке. У них есть индекс-дефлятор FMCG, Fast-moving consumer goods — товары повседневного спроса. Последние данные по августу — 22% годовых в этом индексе. Мы по «Росстату» видим, что рост зарплат даже в самых высоких секторах около 20%. Мы видим, что рост не успевает за реальным дефлятором товаров повседневного спроса. Про социалку и бюджетников я вообще не говорю. Там индексация зарплат 13–14%, она очень сильно отстает от настоящей инфляции. Увеличение пенсий даже не покрывает официальную инфляцию в 8–9%. Мы видим, что одни очень узкие сегменты населения резко богатеют из-за войны, при этом большинство тех, кто работает на рынке труда, особенно пенсионеры, в реальности беднеют или, по крайней мере, их доходы не увеличиваются. Мы видим, что расслоение очень сильно растет. Вот так работает эта так называемая военная экономика.
Марфа Смирнова: Я стала активно следить за рынком жилья, особенно после отмены льготной ипотеки. Мы видим, что стоят замороженные объекты и на стадии строительства ничего не продают, особенно в новостройках. На следующий год план строительства упал — там какие-то рекордные цифры падения. Мы с вами не раз уже с начала войны говорим: что все-таки может повлиять на людей? Мы и про iPhone говорили, и про рынок автомобилей. Вспоминая протесты дольщиков, я думаю, что жилье — это что-то более основополагающее для жизни. Это если не взбудоражит население, то вызовет недовольство.
Владимир Милов: Недовольство обратно пропорционально запугиванию. Люди понимают, что сейчас лучше не высовываться и что любые протесты по любому поводу будут встречать максимально жесткую реакцию со стороны властей. Мы видим, например, как жестко расправились с протестующими в Башкирии по экологическим вопросами. Люди боятся, и прямую корреляцию между экономическими трудностями и протестами стоит отложить в сторону. Эта связь более сложная. Скорее, она прорвется, когда все накопится, но здесь и по жилью, и в целом по закредитованности россиян пузырь накапливается.
Пришли сейчас свежие данные Центробанка о том, что больше половины в розничном портфеле кредитов приходится на людей, у которых три кредита и больше. Это очень опасный показатель, который говорит о том, что подавляющая часть кредитов у людей с высокой кредитной нагрузкой, которую им сложно выплачивать, особенно в ситуации замедления экономики и замедления роста зарплат. С жильем точно такая же история. Откуда спрос-то был? Люди бешено набирали ипотечные кредиты по льготной программе, но это называется льготным только номинально в сравнении с рыночными ставками в 25–30%. По сравнению с ними 8–9% — это льготно, но все равно очень дорого и гораздо дороже, чем люди берут ипотеку, например, в Европе. И это сильно увеличивает кредитную нагрузку при замедлении доходов, поэтому мы не знаем, когда эта точка кипения наступит, но мы видим, что все это сходится в будущем в одной точке.
Все эти кривые пересекутся: зарплаты замедляются, пенсии реальные в минусе примерно год, и их не индексируют, при этом люди набирают все больше кредитов, даже если по льготным ставкам, то все равно очень высоким. Все эти пузырики так или иначе начнут лопаться, поэтому Греф, глава Сбербанка, летом на Финансовом конгрессе Центробанка в Питере говорил, что «мы на ипотечном рынке в ближайшие два года поболеем». То есть, очевидно, нас ждет лопание пузырей. Народ взял на вооружение стратегию терпения и адаптации, но терпение тоже не бесконечно, потому что эти трудности, как стая волков, все бродят вокруг и подходят со своими зубами все ближе.
Марфа Смирнова: Фетиш Путина, во всяком случае в этом году, — это демография и ее повышение. Было рекордное падение с 1999 года, после дефолта, плюс смертность растет. Вот эти все абсолютно безумные и беззубые инициативы запрета пропаганды идеологии чайлдфри, хотя никакой идеологии не существует. Есть ли сейчас какие-то экономические рычаги повышения демографии? Мы помним материнский капитал, который позитивно повлиял на рождаемость в России.
Владимир Милов: Просто по естественным причинам, даже если сейчас начать идеальную демографическую политику, чтобы все перестали умирать, а женщины начали много рожать, — эффекта на рынок труда и боеспособную живую силу для мобилизации не следует ждать раньше, чем через восемнадцать лет. Чего дергаться здесь? В том-то все и дело, что эти метания по поводу демографической политики — попытка догнать ушедший поезд. Демографическая яма, в которую мы сейчас погружаемся, — прямое следствие абсолютного пренебрежения к человеческому капиталу, которое мы наблюдали последние двадцать пять лет.
Власть строила коммунизм для себя за колючей проволокой, но при этом на все остальное население им было абсолютно наплевать. Теперь они удивляются тому, что мы погрузились в демографическую яму, потому что людей расходуют налево и направо, без оглядки на сохранность человеческой жизни и здоровья. Была еще вот эта политика: если вам что-то не нравится — уезжайте. Власти много лет прямо посылали сигнал о том, что всем, кому не нравится эта олигархическая мафиозная система, надо валить из страны. И еще экономическая политика была в интересах правящего класса, и никакого роста не было с 2008 года. Власть уже не волновали темпы роста, а волновало аккумулирование денег в своих карманах. Как же так? Люди перестают рожать, когда беспросветные экономические трудности и нет никакого выхода много лет? Кто бы мог подумать, что такое возможно?
Вся эта точка демографического провала — политика пренебрежения к людям многие годы, причем на всех фронтах, и удивляться тут нечему. И все эти скороспелые демографические инициативы от властей… Они какой-то пряник пытаются состряпать с материнским капиталом. Думают, что люди будут рожать больше, если им просто дать чуть больше денег. Все эти инициативы, от абортов до чайлдфри, которые призваны искусственно повысить рождаемость, не дадут эффекта.
Кроме того, тут здесь есть серьезный ограничитель, потому что люди снижают рождаемость по естественным причинам: и экономические трудности, и отсутствие в целом уверенного горизонта будущего. Ситуация мрачная, выхода из нее нет. Особенно если мальчики родятся, потому что это будет значить, что их заберут на фронт. Мы столько этих мальчишек видели, которым только 18 исполнилось, а они уже погибли на фронте.
Так что эти инициативы от властей — просто какие-то метания. Ну, что они могут придумать? Только что-то в рамках примитивного мышления вроде налога на бездетность. Я думаю, они будут его возрождать. Это тупые меры, которые не решают фундаментальных проблем демографии. Это истерическая попытка. Они обсуждают демографию как разведение кроликов. Что бы нам, сделать чтобы увеличить яйценосность? Это все обусловлено фундаментальными причинами, и это естественное следствие путинской четверти века.
Марфа Смирнова: Еще хотелось бы поговорить про нефть. Wall Street Journal сообщили о том, что министр энергетики Саудовской Аравии предупредил других членов ОПЕК якобы о падении цены на нефть за $50 за баррель, если они откажутся выполнять согласованное сокращение добычи. Причем ОПЕК официально опроверг это утверждение, но все равно интересно: если бы так произошло, это было бы в первую очередь ударом по российскому нефтяному рынку. Насколько вероятно, что Саудовская Аравия опустит цены?
Владимир Милов: Несколько лет попыток ОПЕК+ добиться высокой цены на нефть за счет серьезного сокращения добычи ни к чему не привели. Цена на нефть все равно падает к $70 по объективным рыночным причинам. При этом ОПЕК теряет деньги за счет того, что они значительную часть добычи увели с рынка. И, конечно, основную лямку традиционно тянет Саудовская Аравия, на которую приходится большая доля сокращения добычи. Они теряют больше всех денег. Они видят, что остальные продолжают зарабатывать от того, что несильно сокращают добычу. Так что Саудовская Аравия теряет деньги.
Если вы внимательно посмотрите комментарии самых разных официальных лиц крупнейших стран ОПЕК+, то там уже несколько месяцев идет довольно резкое выяснение отношений. Видно, что они недовольны друг другом, начинается выяснение, кто виноват, когда добычу сократили, а цены все равно падают. И падение цен объективно, то есть от него никуда не денешься, перспективы мировой экономики слабые. Китайская экономика не просто показывает результаты хуже ожиданий, там вообще идет очень быстрая электромобилизация. В этом году продажи автомобилей так называемой New Energy, а именно электромобилей, гибридов и водородных автомобилей превысили продажи машин с двигателями внутреннего сгорания впервые в истории. В связи с этим все прогнозы по китайскому спросу на нефть резко пересматриваются вниз.
Автомобильный рынок — это основной потребитель нефти. Мы не будем говорить, что там с замедлением экономики, но Китай перестает быть основным драйвером мирового спроса на нефть, которым он был последние двадцать лет. Так что там перспективы для мирового рынка слабые. Вопрос в том, зачем поддерживать замедленную добычу, может, просто все это дело отпустить? Мы это видели не раз. И в 1980-е годы, и четыре года назад перед пандемией, когда поругались Саудовская Аравия и Россия и цены на нефть опустились ниже $30 за баррель. Я думаю, нас ждет новая серия вот этого. Нефть дорожать не будет, значит, в ОПЕК+ будет больше ругани, они выйдут из соглашений и будут повышать добычу, как это не раз уже было.
Марфа Смирнова: Не могу не спросить про расследование Максима Каца о бывших банкирах Железняке и Леонтьеве, которые, как утверждает Кац, поддерживают ФБК, а до этого украли деньги вкладчиков. Сегодня появилось заявление вашего бывшего коллеги Владимира Ашуркова, и он заявил, что банкир Железняк входил в совет директоров ФБК только до 2022 года, а теперь он просто волонтер. Но при этом мои коллеги из издания «Медуза» нашли отчет за 2023 год, где ФБК подавал в Американскую налоговую службу декларацию и где Железняк упомянут как должностное лицо. Наверное, ваш комментарий по поводу этого расследования все ждут.
Владимир Милов: Я не смотрел этот ролик Каца. Не знаю всех нюансов, потому что там максимально эмоциональная подача и автор ролика давно известен постоянными нападками на ФБК. Весь этот фон осложняет разговор по сути. Обвинения по Пробизнесбанку и Железняку в адрес ФБК высказывались давно. Я не обсуждал эту тему подробно с коллегами и хотел бы услышать их комментарий, но вот что я могу сказать от себя.
И ФБК, и всем другим оппозиционным силам нужен какой-то этический неформальный кодекс. Когда вы берете деньги, вы реально должны провести некий due diligence — анализ партнера на благонадежность. Я думаю, из этих историй с Железняком и Невзлиным напрашивается вывод, что нельзя просто брать у кого-то деньги. Юрист должен провести этот анализ и поставить подпись о том, что он проанализировал: это благонадежный источник, у него можно брать деньги. Я не знаю, была ли эта процедура. Если не было, то это плохо. Исключать здесь ничего нельзя, потому что, когда банк лопается, у него отзывают лицензию и банкиры выводят деньги — такое бывает. Было ли это с Пробизнесбанком, мы не знаем, но тот, кто берет деньги, должен сам на себя взять добросовестное обязательство исследовать этот вопрос.
В том, что я слышал в обвинениях в адрес ФБК про Пробизнесбанк, есть несколько серьезных моментов. Момент номер один: лицензию у Пробизнесбанка ЦБ отозвал в 2015 году. Это был момент системного кризиса, потому что в 2014-м из-за введенных санкций за Крым, Донбасс и сбитый «Боинг» резко обрушился финансовый сектор, в декабре 2014 года был так называемый «черный вторник». После этого начали сыпаться многие банки, и кульминацией в 2017 году был крах МКБ, «Открытия» и Бинбанка. Тогда Центробанк потратил триллион на санации.
У меня вопрос: насколько эти вещи связаны? Я здесь вижу какой-то совсем другой паттерн поведения у Центробанка. Все другие банки несколько лет подряд говорили о том, что банк «Открытие» Владимира Беляева вот-вот лопнет, но ЦБ ничего не делает. А у Пробизнесбанка он сразу отобрал лицензию в 2015 году и не давал никаких стабилизационных кредитов. Это очень странное поведение, и мне хотелось бы понять, в чем здесь дело. Владимир Ашурков высказался, что в деле Пробизнесбанка явно была какая-то политическая составляющая. С моей точки зрения, надо анализировать все это в комплексе, потому что поведение ЦБ в отношении Пробизнесбанка нетипично. Другие банки они пытались спасать, а Пробизнесбанк сразу обвинили в жульничестве.
Надо сказать, что он не входил в категорию крупнейших банков. У него не было много вкладчиков-физлиц, вклады физлиц застрахованы в пределах определенной суммы — например, по программе страхования вкладов. Пробизнесбанк участвовал в этой программе, вносил туда отчисления по закону, и из этого потом агентство по страхованию вкладов выплачивает деньги вкладчикам-физлицам. Вот этот пафос о том, что они кинули граждан-вкладчиков, не соответствует реальности. Там речь идет об узкой группе крупных вкладчиков, которые совсем по-другому должны были подходить к оценкам банковских рисков. Конечно, кидать вкладчиков нельзя, но это совсем другая разборка.
Сейчас единственная сторона, которая фактически выступает на защите этих вкладчиков с обвинениями против Пробизнесбанка, — это российские госструктуры и агентства по реструктуризации и кредитные организации.
Насколько я понимаю, Максим Кац фактически воспроизводит обвинение, которое слово в слово высказывают российские госструктуры, которые подавали иски против Пробизнесбанка за рубежом, например в Лихтенштейне, что ничем не кончилось. Я не защищаю эту ситуацию, и я думаю, что нужно открытое этическое обсуждение, но мне вспоминается накат на «Фонд борьбы с коррупцией» по поводу Невзлингейта, где говорили две вещи. Первое: нельзя воспроизводить обвинения, которые являются сливом ФСБ, то есть исходят от российских госструктур и их информаторов.
И второе: все должен судить независимый суд в западных юрисдикциях, где он есть. Эти же люди, которые две недели назад говорили, что нельзя воспроизводить информацию от российских госструктур и что все должен решить западный суд, занимают противоположную позицию: что отсутствие успеха в западных судах у российских властей и тех, кто судится с Пробизнесбанком, ничего не значит, что решение суда здесь, оказывается, неважно и что пользоваться источниками информации от российских госструктур и воспроизводить их обвинения можно. По Невзлингейту надо было ждать решения западного суда, а здесь почему-то нельзя. Я вижу здесь двойные стандарты, которые у некоторых участников дискуссии довольно очевидны. Тему про трусы или крестик надо привести в соответствие. Если мы не верим российским госорганам, то почему мы верим им в деле Пробизнесбанка? Надо все привести к одному знаменателю.
Марфа Смирнова: У The Insider вышло расследование уже после фильма Марии Певчих, где обо всем было рассказано. Один дополнительный вопрос насчет того, как все-таки фильтровать, у кого брать деньги, а у кого нет. Люба Соболь написала после Невзлингейта, что она брала у Невзлина деньги, но мы все живем два с половиной года в непростых ситуациях, поэтому журналисты берут деньги и у фондов, и у бизнесменов. Когда Любовь Соболь подумывала о том, что ей нужно спасать Navalny Live, что она должна была сделать? Разбираться в биографии Невзлина? Ее и так все знали. Я не понимаю, как она могла себя обезопасить.
Владимир Милов: В бизнесе существует наработанная схема, как быть в такой ситуации. Есть консультанты, которые занимаются процедурой due diligence — оценки репутации партнера. Вы потом сами принимаете решение. Если с репутацией есть проблемы, то вы берете некий риск на себя. Вся наша деятельность — это вопрос, брать риски или не брать. Что здесь может помочь? И в Невзлингейте, и в Пробизнесбанкгейте должен быть анализ с подписью юриста или финансиста с хорошей репутацией, который сказал бы: «Я проверил, и есть серьезный риск по Леониду Невзлину, потому что известно много фактов, когда Леонид Невзлин использует факт дачи кому-то денег для последующего политического давления. Такие факты известны, поэтому вы сами решайте, брать или не брать». И есть бумажка с подписью этого консультанта.
То же самое по Пробизнесбанку. В этих финансовых документах разбираться очень сложно. Кто-то говорит, что деньги выделили фирме-пустышке, а может быть, владельцы и банк принесут в суд бумагу, которая докажет, что она не была пустышкой. Вот тот консультант, который занимается анализом репутации: «Я провел анализ, и есть справка от товарищей из ФБК. Вот вопросы и развилки по Пробизнесбанку. Вот я вам их обозначил, вот моя подпись как авторитетного честного независимого консультанта», — и дальше вы принимаете решение. И здесь все, что мы должны знать.
Конечно, у независимых оппозиционных кругов ситуация очень сложная. Любого бизнесмена с деньгами, изгнанного из России, преследуют российские власти по самым разным обвинениям. Кто-то занимался серым импортом мобильных телефонов, когда у него была компания салонов сотовой связи. Кто-то преследуется за то, что нарушал правила валютного контроля, когда был крупным автодилером. Кого-то с орденами поймали на границе. Всем нужны деньги на существование, и мы не можем доверять обвинению российских госорганов. И здесь все принимают это решение сами, потому что мы не верим Басманному суду.
Люди должны принимать это решение, зная и имея предупреждение, чтобы не было потом: «Ой, а мы не посмотрели, чем он раньше занимался». Вот здесь я полностью согласен с тем, что этические стандарты нужны. Что по Невзлину, что по Пробизнесбанку — все эти вещи были известны, поэтому вопрос не в том, брать деньги или нет, а в том, что ты должен для себя решить, что ты делаешь это сознательно, зная обо всех проблемах, и что все риски ты берешь на себя. Такая система нужна для прозрачности, и эти две истории способствуют примерно одинаковому выводу на эту тему.
Марфа Смирнова: Последний вопрос — о поездке Зеленского в США, куда он приехал с планом победы, но уехал без желанного разрешения бить дальнобойным оружием вглубь России. Политические аналитики говорят, что Зеленский уехал ни с чем. Другие говорят, что он уехал с большим количеством денег. Насколько вы бы назвали эту поездку Зеленского успешной?
Владимир Милов: У меня первая поездка в Америку запланирована на начало декабря. Штаты сейчас очень сильно заняты с собой, и у них, наверное, самая большая неопределенность в новейшей истории по поводу того, что вообще будет с Америкой. Можно съездить на разведку, конечно. В этом смысле Зеленский наверняка разведывал все развилки для размышлений, которые могут быть. Никто не знает, что будет после дня выборов 5 ноября, поэтому в среднесрочной перспективе оценивать успешность сложно. Видно, что одна сторона, Демократическая партия и кампания Харрис, скорее благоволит помощи Украине, но они не знают целого ряда важнейших вещей. Будут ли они в Белом доме после января 2025 года, что будет с Сенатом и Конгрессом, чье там будет большинство и смогут ли они принимать законодательство.
Вы видели, как тяжело шло принятие этого билля помощи Украине, Израилю и Тайваню, который девять месяцев лежал и только в апреле был принят. Демократы подтвердили, что готовы поддерживать Украину, но они не знают, что у них будет после 5 ноября. Что будет делать Трамп, когда изберется президентом? Сейчас это гадание на кофейной гуще. Трамп — максимально импульсивный и непредсказуемый человек, поэтому бессмысленно даже встречаться с ним. Ничего из того, что Трамп говорит, не является гарантией того, что он будет делать.
Можно ради интереса съездить туда, но я думаю, что определенность может наступить не раньше, чем через полтора-два месяца после выборов. Тактическая хорошая новость в том, что какую-то военную помощь Зеленский привез, но главная история в том, что будет после выборов, начиная с января 2025 года. Пока никаких ответов нет. Я разговариваю с американцами, и они сами не знают. Я не знаю, зря была поездка Зеленского или нет, но она была заранее запрограммирована на отсутствие явного ответа. Стоило ли ее делать? Это не ко мне вопрос. Яснее будет через пару месяцев. Сейчас это бессмысленно обсуждать, в лучшем случае будет ясно к концу ноября и началу декабря.