Темы расследованийFakespertsПодписаться на еженедельную Email-рассылку
Мнения

Таинство выбора. Как быть священникам и верующим, не разделяющим позицию РПЦ

Всемирный русский народный собор под руководством патриарха Кирилла объявил «специальную военную операцию» «Священной войной, в которой Россия и ее народ, защищая единое духовное пространство Святой Руси, выполняют миссию “Удерживающего”, защищающего мир от натиска глобализма и победы впавшего в сатанизм Запада». Принятый съездом документ фактически призвал к полному уничтожению Украины: «Возможность существования на данной территории русофобского, враждебного России и ее народу политического режима, а равно политического режима, управляемого из враждебного России внешнего центра, должна быть полностью исключена». На этом фоне вновь встает вопрос о том, как быть верующим людям в России в условиях полного слияния официальной церкви и государства. Священник Финляндской православной церкви Александр Занемонец призывает не судить обо всей РПЦ по ее предстоятелю и считает, что у честных священнослужителей в России и сейчас есть возможность делать свое дело — даже если приходится молчать. 

В России мы привыкли к тому, что та или иная структура олицетворяется ее начальством. Само российское государство — это «администрация президента», МГУ — это его ректор, ну а церковь — патриарх Кирилл. Но согласен ли я, выпускник истфака МГУ, с тем, что моя alma mater — это то же самое, что ее несменяемый уже тридцать с лишним лет ректор Виктор Садовничий? Ни в коей мере. Когда я был студентом, аспирантом и молодым преподавателем Московского университета, фигура ректора не имела для меня большого значения.

Похожим образом для верующих обстоит дело с патриархом Кириллом. Да, он возглавляет основную церковную организацию России, так же как Садовничий возглавляет МГУ, а Пиотровский — Государственный Эрмитаж. Их подписи обязательно будут стоять под всеми письмами и бумагами, которые потребует от них государство. А может, они даже сами заранее всё подпишут. Но для обычных верующих людей, для студентов МГУ и посетителей Эрмитажа эти имена по большому счету не значат ничего: далекие руководители, которые рано или поздно сменятся. А Эрмитаж, МГУ и Церковь — останутся.

Так жили наши родители в Советском Союзе. Никто не знал, что там патриарх или тогдашний ректор МГУ сказали по поводу ввода войск в Афганистан — но никто и не сомневался, что те сказали всё, что надо. Да, сегодня мы снова оказались в Советском Союзе. Пожилому начальству это возвращение дается не особо сложно: эти люди выросли и сформировались в СССР, им надо разве что активировать навыки, которым их учили в молодости. А вот тем, кто в Союзе не вырос и даже не родился, понять всё это трудно, да и не хочется понимать.

Сегодня эти пожилые чиновники сегодня ведут себя так же, как вели в 1980 году. Хотя патриарха Кирилла точно бы не расстреляли, если бы 24 февраля 2022 года он вступился за православных верующих в Украине. И Садовничего не посадили бы, если б он вспомнил о своей родной деревне под Харьковом, когда позапрошлой весной ее равняла с землей российская артиллерия. А что бы с ними было? Садовничего, вероятно, сразу отправили бы в отставку — и доживал бы он свои дни на благоустроенной подмосковной даче. Ну а патриарха сослали бы в далекий монастырь на покаяние — страшное дело для монаха, не правда ли?

Однако же высказаться против решения главы государства обоим, скорее всего, даже в голову не пришло. Привычка оказалась сильнее убеждений: они вышли из Советского Союза и естественным для себя образом вернулись в его лоно. Так их учили, и их вина, по меткому выражению Шварца, в том, что они оказались в числе лучших учеников.

Мы не узнаем из социологических опросов, многие ли в РПЦ сегодня поддерживают то, о чем говорит патриарх Кирилл. Как не узнаем и того, многие ли из преподавателей лучших российских вузов согласны с содержанием «письма ректоров» (хочется надеяться, что нет). Объявить об этом открыто и остаться преподавателями они не смогут.

Так же и с епископами РПЦ. Об их отношении к происходящему можно судить только по косвенным признакам: провоенную позицию патриарха Кирилла открыто поддержали лишь около десяти епископов из трех сотен. Остальные предпочли не высказываться (как и преподаватели МГУ). Значит, большинство всё-таки помнит о том, что никакие патриархи и президенты не могут отменить простые библейские заповеди.

Из РПЦ есть путь уйти в альтернативные религиозные организации ради большей свободы. Ну, это как уйти из МГУ в чуть более либеральный вуз. Сначала, возможно, будет полегче. Но в конечном счете и там твоя работа будет напрямую зависеть от твоего молчания, а рядом с тобой начальство рано или поздно устроит новую кафедру во главе с Дугиным, как сделали сейчас в некогда либеральном РГГУ.

Остается вопрос и о том, что делать обычным прихожанам. Говорить urbi et orbi они почти не могут — как и в советское время, только на кухне. А вот делать свое дело честно — могут. Как делал свое дело молодой священник, отпевавший Алексея Навального среди толпы людей на окраине Москвы, в то время как в пустом храме Христа Спасителя два епископа отпевали бывшего члена Политбюро СССР <экс-премьера СССР Николая Рыжкова — The Insider>. А ведь есть много священников, городских и деревенских, у кого ни один прихожанин за эти два года не пошел на войну убивать украинцев. Думаю, это дорогого стоит.

Сам я после начала войны оказался в Финляндии. Здесь много украинцев из оккупированных регионов: Мариуполя, Харьковской области, Мелитополя, Бердянска. Понятно, что большинство попали в Финляндию, проехав через Россию. И этот длинный путь многие из них смогли совершить только благодаря тихой помощи добровольцев, в том числе православных. Так что возможность делать дело остается, а говорить — почти нет. И в РПЦ, и в МГУ, и в Эрмитаже.

Второй вариант — уехать. В эмиграции оказываешься обычно либо для спасения жизни, либо для сохранения свободы. Из русского духовенства здесь тоже оказалось несколько человек: те, кто подписывал письма против войны, кто отказывался читать «молитву о победе», кто не мог молчать, потому что привык говорить. Естественно, что местные православные церкви в Европе или Америке к патриарху Кириллу отношения не имеют и его милитаризм не разделяют.

Так, в Финляндии православный архиепископ Хельсинкский Лев уже 24 февраля 2022 года отправился в украинское посольство, чтобы выразить поддержку и солидарность от лица Финляндской Православной церкви <автономная церковь в составе Константинопольского патриархата — The Insider>. А уже на третий день российского вторжения архиерейский собор Финляндской церкви обратился с таким воззванием: «Финляндская Православная церковь категорически осуждает военные действия Российской Федерации в Украине. Войне нет оправдания. Народ Украины необходимо поддерживать всеми средствами… Наша церковь тоже готовится помогать и поддерживать потенциальных беженцев. Мы также обращаемся к епископам и священникам Московского Патриархата с призывом содействовать миру». Понятно, что для финнов агрессия РФ против Украины — примерно то же, что испытала их собственная страна во время Зимней войны с СССР в 1939–1940 годах.

Лев, архиепископ Хельсинки

Насколько легко «антивоенным» священникам из России найти свое место за границей? Пожалуй, тут они мало чем отличаются от остальных эмигрантов. Легко ли преподавателю российского вуза получить работу в западном университете? Едва ли. Возможно, на первое время ему удастся найти стипендию, но потом придется устраиваться на общих основаниях. У священников ситуация примерно такая же, хотя бы потому, что православные общины в Европе и Америке отнюдь не богаче западных университетов. Жизнь и свобода тебе гарантированы. Как гарантирована и невозможность вернуться в Россию. Всё остальное — сложности эмигрантской жизни.

И тут возникает вопрос: могут ли священники, оказавшиеся за границей, влиять на тех, кто остается в России. Я думаю, что «работа» священника предполагает личный контакт с «аудиторией». Вообще, священник — это в первую очередь предстоятель общины, глава своего прихода, где люди живьем собираются на богослужение. И вот внутри своей общины священник проповедует.

Конечно, он может при этом быть блогером или популярным лектором, или писателем, но это будет уже какое-то продолжение его «обычного» служения. Поэтому в эмиграции священники из России в первую очередь ищут место, где они смогут продолжить служить, и обрастают новыми людьми. В основном вокруг них собираются члены местной русскоязычной диаспоры и украинские беженцы.

Но, конечно, есть и исключения — те, кто способен говорить на аудиторию, превышающую масштаб церковного прихода. Наиболее яркий пример — священник Алексей Уминский, только что переехавший в Париж: он сразу обзавелся своим YouTube-каналом и курсом онлайн-лекций о рождении Церкви (полагаю, что в Москве у него просто времени не было на это).

Уехавший из Москвы отец Джованни Гуайта только что снялся в фильме Александра Архангельского. Диакон Андрей Кураев из Праги продолжает вести свои социальные сети и читать лекции. Священник Андрей Кордочкин, автор антивоенных открытых писем, которые подписывали сотни священников РПЦ, сейчас работает в немецком университете и много где выступает.

Ну а уехавший в Турцию отец Иоанн Коваль служит в православном приходе около Анталии… и дает концерты, потому что изначально он музыкант. Уверен, что слышать этих людей тем, кто остался в России, сейчас очень важно. Так же, как в 1970–1980-е верующим в Советском Союзе было важно слушать религиозные передачи «Голоса Америки», Би-би-си и других «вражеских голосов», которые вели священники и богословы из русского зарубежья.

Джованни Гуайта

Иными словами, находясь в России и Украине, можно сделать больше важных дел для своих стран и паствы. В эмиграции же проще сохранить жизнь и свободу, в том числе свободу слова, обращенного к людям. «Свой путь — для ушедших, свой путь — для оставшихся», как говорил еще в прошлом веке о. Александр Шмеман. Главное — в любой ситуации оставаться человеком.